___________________________________________

страница [1] [2] [3] [5] [6]

[4]

В "Кобыле" бывало чертовски уютно и очень пьяно. Все друг друга знали, дружили, враждовали, дрались. Года через три-четыре старик Шломи сделал два небольших открытия, потрясших его румынскую душу до самых недр: он внезапно понял, что немного лопочет по-русски и вдобавок к этому медленно спивается. Но включать реверс было уже поздно. Он нанял помощницу, Уриэлу, толстую и уродливую, чтобы не приставали, и к концу каждого дня, когда бедный старик уже держался за прилавок обеими руками, балом правила она.

Иногда обваливалась на Шломи такая глубокая грусть, что он начинал плакать и вспоминать жену, умершую от рака в 1985 году, и маму, сгоревшую в горниле Холокоста.

Почему Шломи выбрал себе в духовники именно Балабойта, было загадкой для всех, кроме последнего. Витюша считал, что его привычка никогда не перебивать поток вранья располагает людей к исповедальности. Кроме того, ему иногда казалось, что старик Шломи – единственный на свете человек, которому он по-настоящему симпатичен, и отдача от этой симпатии не могла не  положить старого румына на лопатки. Умозрительно Балабойт любил стариков. А так как знакомых пожилых людей у него не было, вся эта абстрактная любовь сосредоточилась на Шломи.

Но теперь у Балабойта появился сын. Аркаша. И с этим фактом придется мириться даже старику.

– Знаете, Вера, я в "Кобылу" не пойду, – сказал Балабойт твердо. – Не время сейчас пить. Домой надо, к жене и сыну... К семье, в общем…

– Чего?! –Верка выпучила зеленоватые зрачки. – Да кто вас сегодня домой-то отпустит! Вы и так целый месяц где-то пропадали – у меня уже там (если бы ей позволила шея, она бы заглянула себе под юбку) все быльем поросло…

– Не пойду… Не могу я. Бросил, понимаете? Завязал…

– Ну, эти сказки мы с детства слышим… – Верка сделала паузу. – А вы и не пейте! Просто с нами посидите! Впервой, что ли, трезвенника в компании привечать! И дед по вас скучает – каждый день спрашивает: "Где мой Витюша, да где мой Витюша?" Извелся весь. Мы ему говорим: "Рожает твой Витюша", а он не верит. Не могут, говорит, мужики рожать. Если бы могли, говорит, я бы давно себе сына народил…

Детей у старика и правда не было. На всем белом свете был у него только один родственник – старший брат Довид, который жил в Хайфе, в доме престарелых, и тоже не имел ни детей, ни жены.  Именно Довид чудом вывез девятилетнего Шломи из Румынии в Палестину, когда их мать и двух ее сестер с мужьями насильно переселили в Трансистрию. Где-то там, между Днестром и Бугом, все они и погибли.

Отца своего Шломи не знал, но мать с каждым годом вспоминал все отчетливей. Он, наверное, впадал в детство, бедный старик, но не темным руслом старческого маразма и редких озарений, а каким-то чистым ручьем просветления. И водка – основной продукт его огрубевшей торговли – способствовала этому, как могла.

А Балабойт все упирался. "Говорил же я себе не ходить по улице Карлибах ни днем, ни ночью, – досадовал его внутренний голос. – Мало того, что здесь Верка все время шляется, тут еще и Виноград отлавливает собутыльников".

– Смертельно меня обидите, Витюша, если откажетесь, – шептала Верка на ходу. Они все-таки шли по направлению к "Кобыле". – С друзьями так не поступают. Там и Лолла будет, и Стрекоза, и Цезарь с Виноградом. Даже Лев Львович обещал подскочить на своем "Харлее". Вас же все ждут, мудень!..

Последнее слово она произнесла с придыханием, слегка выдвинув похотливые губы на звуке "у" – и произвела, стерва, нужное впечатление на Балабойта.

– Нет! – крикнул он. – Я же вам ясно сказал: не могу.

– А мы уже почти пришли, Витюша! – ничуть не испугавшись его крика, сказала Вера Креплер. – Вон она, "Кобыла", копытом бьет, ждет не дождется своего ездока… Или ездуна – как правильно?

– Черт с вами, Вера! – Балабойт понял, что фронтальное сопротивление бесполезно. – Уговорили… Но с одним условием: я буду пить только пиво.

– Да хоть сельтерскую – ради бога! Вон и Виноград мается у входа. Сейчас мы его обротаем.

– Мне надо купить сигарет, – соврал Балабойт. – Займите Дыру с Виноградом, закажите мне литр пива, а я сейчас вас догоню.

Простодушная Креплер заглотила наживку и двинулась через дорогу к Винограду, а Балабойт зашел в лавку и стал думать, как удрать. "Если бы сейчас подошел автобус – любой, я бы просто уехал. Но автобусов, как назло, нет. Сколько у меня времени? Минут пять у них уйдет на штурм Дыры – иногда выселить оттуда посетителей не так-то просто. Затем они рассядутся, поговорят с дедом, закажут. Хватиться меня они могут только после первой или второй рюмки. Значит, еще минут десять – пока дед намечет на стол, пока выпьют…"

[к странице 3] [к странице 5]