[3]

А вдохновение тем временем стало ему изменять, в течение дня музыка то и дело глохла, возникали досадные пробелы, порой по несколько часов, особенно по вечерам, и в эти часы Ранцеву становилось так горько и безысходно, что однажды он даже заплакал.

Тогда-то, в эти пустые вечера, и стали его единственным утешением так называемые электронные библиотеки, в которых хранились тексты на любой вкус. В сущности, это был натуральный хлам, кладбище амбиций и апломба, сваленные в кучу без всякого уважения ничтожные человеческие потуги мыслить, чувствовать и даже страдать.

Но теперь, когда внешнему миру случайностей было отказано от дома, Ранцев принялся читать, напитываясь чужим тщеславием, как клещ.

Летом, в пятницу, например, это был длинный и невнятный рассказ про самоубийцу. На протяжении всего повествования герой рассказа искал существенный повод для того, чтобы с чистым сердцем наложить на себя руки, – и никак не находил. Чем, кстати, не повод для суицида?

Совпадение, конечно, но героя рассказа тоже звали Ранцев.

Жизнь поколачивала этого бедолагу довольно жестоко, но пронять по-настоящему никак не могла.

С дочерью и женой жил он в заштатном городке, и до своих тридцати трех лет почти не задумывался о том, как живет – много работал, мало отдыхал, читал только газеты и титры к кинофильмам. Ему казалось, что его жизнь проходит по шаблону, который скрупулезная судьба прикладывает ко всем добропорядочным и законопослушным людям.

Правда, иногда ему снилась веревочная петля, в которую с присущей ему аккуратностью Ранцев помещал свою голову. Он смотрел на эту картину со стороны, и часто – во сне, разумеется, – досадовал, что забыл причесаться.

Снилась ему горячая пуля, которая вонзается под левый сосок и боль растекается ветвями и веточками по всему телу, как схема Гарвея. А иногда он видел себя летящим вниз с крыши высокого здания. При этом он вовсе не ощущал известную невесомость роста, которая так пугает детей во время полетов во сне, и не просыпался с криком в холодном поту. Во время этих снов он испытывал уверенное и гордое удовлетворение жизнью, и верил, что если разобьется или повесится, то, значит, так надо.

Собственно история самоубийства Ранцева началась с того, что от него ушла жена, забрав трепетно любимую дочь. «Ты сер и скучен до зубовного скрежета!» – написала она в прощальной записке.

Ранцев, разумеется, тут же решил повеситься. Вбил крюк в потолок, намылил веревку, но пока ходил в ванную комнату причесываться, передумал. «Ушла жена? Ну и что?» – сказал он своему отражению в зеркале и определился жить дальше.

Вскоре его уволили с работы, а через месяц выселили из квартиры, которую он уже не мог оплачивать. Так Ранцев стал бездомным и в короткий срок превратился в натурального бродягу. До попрошайничества он не опустился, но ради разнообразия попробовал воровать – и тут же попал в тюрьму. Выйдя на свободу через год с небольшим, он с подачи социальной службы устроился техником по обслуживанию лифтов и во время ремонта упал в шахту и сломал ногу, которая срослась не по лекалу. Хромая, он на последние гроши выиграл в лотерею огромную сумму денег, но его тут же обобрали, подменив счастливый билет на несчастный.

[к странице 2] [к странице 4]

страница [1] [2] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12]