[6]

Ранцев был старомоден. Еще в дошкольном возрасте, во времена первых магнитофонов и телевизоров, он так прикипел беспомощным детским сознанием к той эстраде, которую спустя много лет окрестили «так называемой», что до седых волос остался ее верным ревнителем и мучеником. Закоснев в этой привязанности, он так и не сумел освоить дальнейшее – начиная от твиста и буги-вуги и заканчивая «музыкой поп» – в буквальном и переносном смысле.

Он любил песни о войне, и пронес эту любовь через всю свою жизнь. Подцензурные поэты и композиторы представлялись ему жрецами, и его мало волновал вопрос, какому богу они служат. Ему казалось, что именно цензура в три наката заставляла талантливейших из них писать большую правду, чем они могли. Однажды, уже в двадцать первом веке, случайно услышал он почти забытый голос Юрия Гуляева, и вдруг кожей ощутил, насколько честную песню тот поет. «Что может быть трагичнее в жизни, – подумал тогда Ранцев, – чем умереть вот так: у безымянного поселка, на безымянной высоте!.. Страшна даже не насильственная смерть в молодом возрасте, а отсутствие в ней имени и лика...»

Вечером в субботу, той же осенью, Ранцев читал длинную поэму какого-то самодеятельного почвенника Ивана Распопалова. Стихи были современные – грубые и пустые. Автор, видимо, хорошо знал законы хлева или свинарника, но это знание никак не делало чести его внутреннему миру. Кстати, вовсе не потому, что стихи его звучали по-свински, а, скорее, оттого, что в них отсутствовала перспектива скотобойни. Поэт Иван Распопалов был неистребим, как юношеские прыщи, перхоть и другое мировое зло.

Здравствуй, Ранцев, друг засранцев,
балабол и фармазон!
Ты среди протуберанцев
на ухоженный газон,
одесную и ошую
сея дружбу и вражду,
справил малую, большую
и огромную нужду.

Листья падали в траву.
Думал я: зачем живу?

Отца Ранцев не помнил. Престарелая мать жила в другом городе, и он навещал ее как придется. Их было у нее несколько, сыновей и дочерей, она не ощущала себя брошенной и принимала редкие наезды Ранцева как должное – без восторга и удивления. Когда-то его угнетало такое равнодушие, хотелось быть избранным хотя бы перед лицом матери, но позже он привык и постепенно возвел эти отношения в разряд рутины.

Братья и сестры были Ранцеву почти чужими. Он жил с музыкой, они – с народом. Он искал девушку своей мечты, они – легкий заработок и одежку для внуков. Их связь исчерпывалась близким родством, что для Ранцева не значило почти ничего. Он приятельствовал только с одной из своих сестер, Ольгой, самой младшей в их череде, да и то, наверное, лишь потому, что жила она по соседству – в двух кварталах от Ранцева. Ольга была домохозяйкой, воспитывала троих детей почти при полном отсутствии мужа, который круглые сутки работал в преуспевающей похоронной компании.

[к странице 5] [к странице 7]

страница [1] [2] [3] [4] [5] [7] [8] [9] [10] [11] [12]