[2]

Шульман действительно задыхался. Пребывая в том гнусном состоянии, которое плебеи называют творческим кризисом, он без надежды на продых вбирал прокуренными легкими кубометры выхлопных газов и парной вони близкого и давно обжитого Ойкуменой моря.

Несмотря на вывеску над головой, Шульман тужил и горевал. Перед ним на низком плетеном столике стоял прозрачный с остатками чая стакан и открытый Notebook. Поперек дремавшего черного экрана справа налево плыла, повторяясь, ярко-зеленая максима: "Эллины ищут знанья, а иудеи – чуда".

"Может быть, полицейские?" - подумал Шульман, и тут же отмел эту идею как опасную. Нет, полицейские не годились. Тогда кто?

Заголовок он придумал термоядерный: новый текст будет называться "Твари!". Но какую совокупность белковых организмов поместить под это емкое обобщение, Шульман пока не определил. Варианты были традиционными: политики, сантехники, террористы и женщины. К этому списку можно было легко добавить банкиров, антисемитов, дантистов и синоптиков. Но все это было многажды пройденным материалом. Да и поводов особых не находилось - кругом толклись евреи, деньги худо-бедно наличествовали, зубы не болели, а погода стояла сносная – каких-то двадцать шесть по Цельсию в тени при влажности в пятьдесят восемь процентов.

Шульман терзался. Так происходило каждый вторник, за сутки до сдачи материала в номер, с тех самых пор, когда три с половиной года назад он неожиданно прославился.

"А если воробьи?» – Шульман посмотрел на двух пернатых нахалов, пирующих на крошках под соседним столиком. Нет, эти космополиты на тварей никак не тянули. Читатель ждал от Шульмана много большего.

На воробьев внезапно наехала оранжевая половая тряпка, и они, взбрызнув крылышками, исчезли из поля зрения. Шульман поднял глаза и увидел малорослого Важу, официанта-саботажника, одетого в белый фартук на голое тело. Точнее, на майку телесного цвета, создающую такой эксгибиционистский эффект.

- Еще чаю! - приказал Шульман.

- А не обоссысся? – спросил Важа вежливо. Шульмана он уважал за фанаберию.

- И пепельницу принеси, - Шульман строго посмотрел на Важу, зная, что исполнения заказа ожидать придется не менее получаса. – Курить буду, - добавил он наставительно. - Много буду курить.

- С пепельницей неувязка, - сказал официант. – Со вчерашнего дня курить нельзя.

- Я же на улице, болван! – сказал Шульман. – Под открытым небом. Кому я тут могу помешать?

- Полицейскому, - сказал Важа, кивнув на стеклянную дверь кафе.

"Может быть, официанты?" – подумал Шульман.

- На нас уже наезжали, - сообщил Важа конфиденциально. – Из муниципалитета. Приходили две мочалки с официальной бумаженцией. Зураб еле отбился.

Шульман, конечно, знал, что со вчерашнего дня вступил в силу закон, запрещающий курение в общественных местах, но не считал тель-авивское небо, пусть и затянутое брезентовым тентом, местом общественным.

 - Ну что ж, - добродушно сказал он. – Нельзя – значит, нельзя.

Важа насторожился. Внезапная покладистость Шульмана обещала неприятности.

- Все правильно, старик, - продолжил Шульман, доставая из заднего кармана джинсов дешевый жестяной портсигар с магендавидом на крышке. - Курение – сущий вред. Астма, рак легких, импотенция... В общем, я обеими руками приветствую этот долбаный закон.

[к странице 1] [к странице 3]

страница [1] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11]

                  [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18]