[3]

Шульман достал сигарету и начал медленно проворачивать ее между большим и средним пальцами левой руки.

- Скажу тебе больше, друг мой Важа. Я всем своим приятелям – а имя им – легион! - расскажу, как твой Зураб, владелец популярнейшего кафе  "Не тужи, падла, и не горюй!", уважает писаные законы.

Важа загрустил и почесал грудь. Со вчерашнего дня Шульман был уже далеко не единственным, кто разговаривал с ним таким тоном и на эту тему.

- Да что там расскажу – я в газете про это напишу! – усугубил Шульман. - Прямо сейчас и настрочу заметку в номер. На первую, если ты не возражаешь, полосу. А что? Разве плохо? Прославлю любимое кафе на всю тельавивщину!

Важа сделал робкий успокаивающий жест, попятился, развернулся и скрылся за стеклянной дверью вместе со шваброй. Шульман с удовольствием наблюдал сквозь мутноватое стекло, как он вызвонил из внутренних покоев хмурого толстяка Зураба и стал что-то горячо шептать ему на ухо, размахивая шваброй, как штандартом, и бросая испуганные взгляды на веранду. Зураб впитал информацию вперемежку со слюной, отстранился, дернул головой, как бы вытряхивая из уха остатки важиного шепота, достал из кармана брюк белоснежную салфетку, тщательно протер ушную раковину, посмотрел сквозь стекло на довольную рожу Шульмана и одними губами отдал приказ.

Через минуту на столике образовались стакан чая с наной и личная пепельница Зураба, сработанная в форме лебедя из горного грузинского хрусталя.

- Зураб велел кланяться, - сообщил Важа.

- Не лепи! - одернул его Шульман.

- А еще он сказал, что такая жаба, как ты, может насквозь промочить репутацию любого честного бизнеса.

- Вот теперь верю, - сказал Шульман и закурил. – Ладно, проехали. Оставь меня, Важа, я в печали.

Но время печали, видимо, еще не пришло: на углу с противоположной стороны улицы обозначился Тур. Чтобы привлечь внимание Шульмана, он поскользнулся и, громко крякнув, растянулся на тротуаре, разметав во все стороны свои человекообразные конечности. Особой необходимости в этом не было, поскольку не заметить идущего по безлюдной улице Тура мог только слепой.

Фигурой он был из ряда вон, этот Тур. Высокий, тяжкий, волосатый, с невероятно длинными, почти до колен, руками и кривыми ногами. Ступни и кисти рук были громадны. Тело, когда двигалось, воскрешало в памяти лучшие сериалы National Geographic Channel о жизни горилл. Лицо, особенно надбровные дуги... "Впрочем, ну его, – подумал Шульман. – Тоже мне, жертва эволюции..."

Тур, однако, Дарвина не жаловал, характер выказывал миролюбивый, хотя обезьянничать умел. Немудрено: был он по профессии актером, служил в известном театре, играл злодеев и убийц. Что же до положительных и героических ролей, о которых Тур активно мечтал, то они доставались ему только в жизни. Здесь он с успехом перевоплощался в хорошего семьянина, боевого офицера-резервиста, подавал нищим и жалел африканских беженцев.

Убедившись еще с асфальта, что Шульман его идентифицировал, Тур, кряхтя, поднялся на задние лапы, обутые в желтые замшевые тапки гигантского размера, в два шага пересек улицу и очутился под грифом "Не тужи и не горюй!" – глаз в глаз с Шульманом.

- Ну, как я тебе упал? – спросил он, размещаясь напротив и сразу же скидывая под столом тапки со своих циклопьих ступней. – Ни одной царапины!

[к странице 2] [к странице 4]

страница [1] [2] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11]

                  [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18]