[6]

"Дорогой коллега! - ответствовал ученый муж, ничего не подозревая. - Перечисленные вами симптомы однозначно указывают на весьма распространенное явление, которое в классической психиатрии называется идиотией, а в народном обиходе – идиотизмом".

Далее последовала небольшая и весьма познавательная лекция о разновидностях олигофрении, включая дебильность, слабоумие и кретинизм.

Через два дня в медицинском вестнике увидела свет статья Шульмана. Вынесенный на обложку аншлаг гласил: "Министру иностранных дел поставили страшный диагноз". Подзаголовок уточнял: "Знаменитый профессор-психиатр на основании научного анализа заявляет, что глава нашего внешнеполитического ведомства – идиот". Мнение профессора красноречиво подтверждал официальный, на фоне государственного флага, портрет героя, смотрящего в объектив глазами жизнерадостного барана.

Через два дня министра отправили в отставку. Это было, конечно, совпадением – вряд ли кто-то из партийных и правительственных бонз читал этническую прессу. Там, наверху, варилась своя каша. Однако доброхоты пустили слушок, что именно статья Шульмана стала той каплей, которая переполнила чашу терпения премьера.

Что же касается читающей прессу братии, то если бы Шульман заснул на первые десять минут с момента поступления газеты в продажу, то проснулся бы уже знаменитым.

В общем, он прославился и сделал какой-никакой карьерный скачок.

С тех пор слава Шульмана только росла. Его ненавидели и обожали, с него брали пример и писали портреты, ему присылали анонимные угрозы и признания в любви. Старики, приобретая газету в киосках, всегда интересовались, есть ли в ней статья Шульмана, и легко обучаемые израильские киоскеры с готовностью отвечали: "Есть!". Даже когда ее там не было. В общем, Шульман был на гребне мутной волны популярности, которая несла его в неведомые дали. Скорее всего – прямо на рифы или скалы, к верной погибели.

Это Шульман понимал. Еще как понимал. Трансцендентальность его положения заключалась в том, что Шульман был совсем другим человеком, в корне отличным от того кликуши и горлопана, который еженедельно подписывал его фамилией свои опусы.

Тень от пальмы удлинилась до шести часов пополудни. Народу на улице прибавилось.

"Скоро наплыв", - подумал Шульман, с тоской рассматривая пожилую пару, которая устраивалась за соседним столиком. Это были очень аккуратные и благополучные старички – чистый, без примесей, пример стареющего Тель-Авива, первоклассная иллюстрация к статистическим отчетам о продолжительности жизни.

Судя по количеству морщин на лицах, их сосуществование складывалась непросто, и навоевались они в совместной жизни под завязку. Но в итоге примирились. Возможно, совсем недавно, несколько часов или несколько лет назад – в их случае это было равнозначно. Они вели себя, как любовники, только что выбравшиеся из постели. Старик то и дело прикасался к плечу спутницы потрескавшимися губами, она вздрагивала, улыбалась и гладила его по руке. "Консенсус, - решил Шульман. – Забудем прошлое, Софи! Нам уже некуда податься. Поодиночке мы с тобой пропадем. Давай держаться друг дружки до конца, до самого последнего предела. Дети нас бросили, внуки разбежались, никого не осталось, Софи, кроме нас, грешных,  и наших преклонных лет. Я люблю тебя, Софи, я всегда тебя любил, и забудем прошлое... И я люблю тебя, Фердинанд, несмотря на твои гнилые зубы…"

[к странице 5] [к странице 7]

страница [1] [2] [3] [4] [5] [7] [8] [9] [10] [11]

                  [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18]