[16]

Ей были неведомы чувства канвы и контекста, нюансы психологических пауз, прелесть эмпатического контакта и другие тонкости диалога, которые Шульман с трепетом искал во многих женщинах, а нашел только в одной. Зато была она в избытке наделена иными качествами, оценить которые ему не доставало простоты. Практичная, аккуратная, добрая, готовая по-матерински растворить в себе любую, включая Шульмана, житейскую неурядицу, Лина, конечно, не заслуживала никаких обид, о чем Шульман постоянно жалел. Иногда он ловил себя на том, что упорно выискивает повод для оскорбления, не находит и обижает ее на пустом месте.

Шульман был у нее не первым, но определенно последним мужчиной. Лина поставила на него все свои душевные сбережения, и кто же мог предположить, что мошенник-букмекер исчезнет без следа вместе с ее заветной ставкой.

Все ошибки этой женщины произрастали из добрых побуждений, как осока из чернозема. Охваченная болезненной страстью соответствовать, Лина изо всех сил пыталась вписываться в любую чуждую ей среду, то есть, в сущности, во всякое более или менее организованное пространство за пределами ее собственной кухни. Ей не хватало стопора, умения остановиться, промолчать. Через месяц после знакомства Шульман перестал появляться с ней, что называется, на людях. Там ее всегда несло и, как правило, против течения.

Шульман прилепился к Лине много лет назад, но всегда считал эту связь мимолетной, хотя забавный любовный эпизод давно уже вышел в тираж, воплотился в многосерийную мелодраму, повторяясь с незначительными вариациями, как зацикленный клон.

Шульман бывал у Лины нечасто, набегами, иногда не появлялся неделями и даже месяцами. И каждый раз уходил от нее навсегда. Она звонила, плакала в трубку, грубила, злилась и даже мстительно умолкала на часы и дни, после чего их бессмысленный роман вроде бы сходил с рельсов, как обдолбанный порожняк. Но через какое-то время он снова оживал, вскарабкивался на старую колею и катил дальше. Получалась форменная несуразица: Шульман и не любил Лину, и отталкивал, и никак не мог от нее отлепиться. Что тащило его к ней? Возможность расслабиться? Отрешиться? Спрятать голову под подол?

"А ко мне сестра на два дня приехала..." – и рожица, конечно, только на этот раз - грустная.

"Какая жалость! - обрадовался Шульман. - Я как раз собирался зайти".

"Сейчас я ее выгоню".

"Не смей! Приехала – пусть ночует".

"Она завтра уедет. Зайдешь?"

"Будет хлеб – будет и песня…"

"А тебя точно покормили?"

"Батарейка садится, - написал Шульман, взглянув на электрическую розетку под столом, к которой был подключен компьютер. – Бай-бай!"

"Пойдем в кино, а?"

"Ты меня отвлекаешь".

"Ну, прости. Крепко целую в нос".

Шульман вышел из чата и утерся.

- Что же это делается, а?

- Никогда такого не видел!..

- Слюни и сопли...

- У всех на виду!.. Надо же!

- Фу, как не стыдно!

Тур, Волков и примкнувший к ним Нуня, отвернувшись от стола, комментировали какую-то картину на другой стороне улицы. Причем Нуня смотрел вниз, в поднятый вертикально видоискатель своей камеры, обрамленный мягким резиновым ободом. Время от времени его пальцы сновали по кнопкам на боковой панели, будто держал он в руках не камеру, а валторну, и дул в нее глазом.

Шульман приподнялся и выглянул из-за спин...

[к странице 15] [к странице 17]

страница [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11]

                  [12] [13] [14] [15] [17] [18]