_________________________________

[6]

Кира Сугробова работала в банке "Леуми" в Иерусалиме. Знакомый с нею Крон говорил, что была она полной противоположностью бывшему мужу – большая, дородная, сильная. "Она говорит басом, а когда поднимает руку, возникает желание увернуться", – сказал Крон.

Об этом я вспомнил на одной из субботних прогулок, когда Сугробов затеял какой-то совершенно нелепый разговор.

"Вам приходилось когда-нибудь лупить свою жену?" – спросил он.

Я растерялся.

 "Значит, не повезло, – заключил Сугробов. – Нет большего наслаждения от общения с женщиной, чем врезать ей по сусалам, а потом добавить, чтоб не скулила. Скажете: насилие в семье? Глупости! Нормальная профилактика и санитария. Насилие – это когда муж дерьмо и тряпка. Я бы таких мужиков бросал в клетки к феминисткам. Вместо мяса".

"Ладно, проехали… – он посмотрел на меня с состраданием. – Вижу, что этот разговор вам неприятен. А жаль. У меня с побоями жены связано несколько трогательных воспоминаний…"

Мы переключились на мирный процесс – тему, ничуть не умнее предыдущей.

"Вот что скажу я вам, – разглагольствовал Сугробов. – К компромиссу способны только законченные кретины, вроде наших левых и западных импотентов. Их миротворчеством вымощена дорога в ад. Умные политики никогда не договорятся. Они-то понимают, что мир – это гроб, а мир во всем мире – это просто конец света. Тишина, изобилие, повальное ожирение, сердечно-сосудистая статистика, перенаселение… Тьфу ты, мать… Да-с… Разве не страшно? Я еще в Союзе думал об этом, когда вручал ублюдкам паспорта. Иногда мне в голову приходила еретическая мысль – вписать им всем в графу "национальность" какое-нибудь матерное слово. Например – манкурт".

Как-то я спросил у него про пьесу. Сугробов нахмурился. Я пояснил, что узнал о ее существовании от Крона.

"Ваш Крон – болтун! – сказал болтун Сугробов. – Впрочем, дело это давнее, изжитое, могу рассказать".

И он поведал мне о том, как написал "драматическое произведение с завязкой, кульминацией и развязкой".

Писать эту пьесу он начал еще студентом университета, а закончил, когда учился в аспирантуре.

"В аспирантуре?" – удивился я.

"А что в этом странного? Неужели я не похож на человека с третьей академической степенью?"

Я пожал плечами.

"Вот и мать говорит, что похож… – Сугробов сунул большие пальцы рук под помочи, на которых держались его парусиновые шорты. – Я писал диссертацию по теме "Суггестивные аспекты русской прозы конца 19-го века". Не обольщайтесь – там был сплошной Чехов… Однако защититься не довелось – всему виной стала эта глупая пьеса".

"Расскажите!" – попросил я.

"История была тривиальна, как утренняя гимнастика. Однажды журнал "Наука и религия" объявил конкурс на лучшую атеистическую пьесу. Меня эта тема никогда не интересовала, именно поэтому я и решил попробовать. Обложился словарями, всякой правильной литературой, перечитал "Овцебык" Лескова, добыл через знакомых Ренана и Казандзакиса, проштудировал Евангелия, но умнее от всей этой муры не стал. Начал писать – бросил. Начал снова – опять не то. С третьего раза, вроде, куда-то вырулил, но как-то утром перечитал – и захотелось повеситься. А тут уже и сроки конкурса подошли. Я подумал, подумал – да и плюнул на эту затею…"

[к странице 5]  [к странице 7]