_________________________________

страница [1] [2] [3] [4] [5] [6] [8] [9] [10]

[7]

Сугробов сделал многозначительную паузу, привел в действие все до последней мышцы лица, отчего оно сморщилось в гармошку, и с расстановкой произнес: "И как только я плюнул, пьеса начала писаться сама собой! Я забросил учебу, сидел днями и ночами и где-то через месяц поставил жирную точку. На конкурс, понятно, я уже не успел, да и не нужен был мне этот конкурс, вы же понимаете…"

"О чем же вы написали?" – спросил я.

"Не помню, – сказал Сугробов. – Самый первый вариант не помню вообще. Я ведь потом ее несколько раз переписывал. Причем, в охотку. С удовольствием, понимаете ли. Года два копался в диалогах. Как проктолог…"

"А окончательный вариант помните?"

"Окончательных вариантов было два. Один мой, другой – по совету врача. Оба не помогли".

"Вы меня страшно заинтриговали, Мирон Маркович, – сказал я. – Мое терпение на исходе…"

"Правда? – ехидно спросил Сугробов. – Ну и замечательно. У вас появился повод научиться держать себя в руках".

И замолчал, мерзавец.

Но, слава богу, выдержал не более минуты.

"Хорошо, хорошо… – он успокаивающе похлопал меня по плечу, хотя особых признаков нетерпения я не проявлял. – Так и быть, расскажу вам про мой вариант. Он был эффектней. Давайте-ка присядем…"

Мы устроились напротив моря на полукруглой каменной скамейке, под навесом из крашенных дощечек.

"Значит, так, – начал Сугробов. – Главный герой пьесы – внимание! – православный священник. Тихий, чистенький, ухоженный, хороший семьянин, муж и отец. И вот этот субъект, находящийся на самой периферии общественного сознания, да и всего государственного строя, влюбляется в студентку искусствоведческого факультета, открытую всем залетным ветрам. Она, видите ли, ходит в церковь изучать иконы.

Это – завязка.

В общем, влюбляется он, начинает за ней наблюдать и, наконец, они знакомятся…

Там у меня была такая элегантная задумка со статуэткой распятого Христа. Он ее потерял, а она нашла…

Впрочем, не важно…

Он изо всех сил скрывает свою невольную симпатию, отчего весь его душевный раздрай, естественно, выпирает наружу. Студентка тоже оказывает ему кое-какие, правда, довольно вялые знаки внимания, которые кажутся бедняге проявлением высокой страсти. Они ведут долгие разговоры на крылечке в церковном дворе, рассуждают о живописи, литературе и русской традиции. Он убежден, что интересен ей не только как образованный собеседник и не только как человек неведомого мира, но и как – страшно подумать! – мужчина. Они говорят, говорят, говорят, амурчики летают, летают, летают, слюнки капают, капают, капают – и поповская душа начинает медленно, с тихим таким треском разрываться на части. С одной стороны ее тащат прищепками Долг и Бог,  с другой дерут железными крючьями Чувство и Дьявол. Поп мечется, теряет сон и аппетит, впадает в прострацию, в каждой молитве просит избавления у Отца Небесного, начинает избегать встреч, однажды даже приковывает себя цепью к спинке супружеской кровати, а ключ от замка выбрасывает в окно. Но ничего не помогает.

[к странице 6]  [к странице 8]