[4]

Но разве эти разговоры дают какой-то повод к подозрениям? Глупости!

В баре появляется мой двоюродный брат Юваль, неуклюжий, тяжеловатый, седой. Он атеросклеротик, ходит сюда расширять сосуды. Юваль родился в Израиле, русский язык знает понаслышке – от матери. Мы чужие друг другу люди, принудительно объединенные наследством его покойного отца.

– Погода, а? – спрашивает он.

– Ага, – отвечает Майк.

Юваль примечателен тем, что говорит безличными фразами  – в полном соответствии со своим характером. Вот и сейчас, глотнув коньяку, он наклоняется ко мне и задушевно спрашивает:

– Ужинал?

– Нет, – отвечаю я.

– Давай накормлю!

Я отказываюсь. Юваль вытирает лицо и шею бумажной салфеткой. Он потеет даже зимой – настоящий израильтянин.

– Весь день работали, – говорит он. – Идет плохо. Черепица в кризисе.

– Продавай фабрику, пока не поздно, – советую я. – И поезжай на какие-нибудь острова лечить свои сосуды. Череп, братан, один, а черепицы много.

Юваль улыбается, кивает и несколько раз, смакуя, повторяет слово "братан".

– Легко сказать, – отвечает он.

Мне действительно легко говорить. Я вообще легкий человек, сознательно изнуривший себя до бараньего веса. В отличие от большинства, я не оброс жизнью, связями, знакомствами, долгами и не волоку за собой уродливое переплетение корней и привязанностей. Я из тех редких людей, за тележкой с трупом которых некому будет выстроиться. Никаких сожалений по этому поводу я не испытываю, кроме, наверное, одного: у меня никогда не было друга, а порой так хочется преломить с кем-нибудь горбушку хлеба. Впрочем, и этот недостаток я постепенно изживаю – воздержанием и медитацией. В том смысле, что учусь дружить с пустотой.

Уже поздно. Софи все нет. Либо богатый клиент, либо выходной. А может, и вдохновение. Вообще-то проституткам не свойственна сексуальная разнузданность. Удел большинства из них – скучное подчинение фантазиям клиентов. Но Софи не такая. Она все еще воспламеняется временами, правда, все реже и реже. И чтобы этот огонь не растратился окончательно, она не спешит расширять круг своих клиентов. Невысокая, полноватая, мягкая как характером, так и телом, она умеет раскрепостить мужчину до полубессознательного состояния, умеет оформить физический контакт в мишуру некой близости, пусть отдаленно, но все-таки напоминающей соитие в первозданном смысле этого слова. Ах, Софи, где же ты шляешься, курва?

Собрание располагалось на крыше восьмиэтажного жилого дома в Северном Тель-Авиве. Крыша, как и находившаяся под ней квартира, принадлежали доктору политологии Соломону Завене, бригадному генералу запаса. Завена, собственно, и был председателем Собрания. Желтый лампион тоже был его идеей.

Я попал в этот клуб случайно. В рамках лечения от алкоголизма. Меня привел и порекомендовал профессор Гидеон Хемчик, практикующий психиатр.

Хорошо помню тот день, когда я впервые пришел в его клинику на тихой тель-авивской улочке Готлиб. Помню, что Хемчик, в отличие от всех его предшественников, которые в конечном итоге отказались иметь со мной дело, вообще не копался в справочниках, пытаясь отыскать аналоги моему недугу. Он не озадачился вопросом, зачем лечиться от алкоголизма абсолютно непьющему человеку, а только уложил меня на кушетку и провел диагностический массаж пальпированием. Посмеявшись – я от щекотки, а он за компанию – мы перешли к делу.

Я действительно не пил уже много лет, а болезнь моя заключалась в том, что меня постоянно тянуло выпить, иногда до умопомрачения. Любое физическое или нравственное движение возбуждало во мне тяжелое желание напиться до бесчувствия, хотя ни разу в жизни я до такой степени не напивался, а в те времена, когда употреблял алкоголь, относился, скорее, к разряду умеренных пользователей. Во всяком случае, никому и никогда мое поведение не давало повода называть меня пьющим.

[к странице 3] [к странице 5]

страницы [1] [2] [3] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15]]