[8]

Вокруг располагались диван и несколько мягких стульев. Оппонентам докладчика предназначались два табурета, намеренно жестких и неудобных, чтобы они не могли долгое время усидеть на месте и побыстрее вступали в схватку.

Перед прениями и после имел место фуршет с бутербродами и выпивкой. Все это привозил на снабженном колесиками столике живший в квартире Завены слуга Марсель, он же вахтер, он же охранник, он же личный секретарь хозяина, он же – М.А. по истории французского кинематографа.

Токовер мнет в руках бумажную салфетку.

– Они прорабатывают версию об убийстве на националистической почве, – вяло говорит он.

– Под этим неуклюжим эвфемизмом вы подразумеваете теракт? – спрашиваю я.

– Не я, – отвечает Токовер, – они.

– Подозревают доктора Хусани? Это абсурд. Во-первых, личный друг Махмуда Аббаса не станет марать руки об еврейскую единицу, даже такую яркую, как Нурия. Во-вторых, они же оба были леваками, стояли на одной подножке и держались за один поручень. Уж кому как не нам с вами хорошо известно, что миротворчество Хусани всегда превозмогало его антисемитизм. И если допустить, что наш гинеколог решился на убийство, то он мог бы выбрать из числа присутствующих более внушительный объект: Майера, например, или того же Завену. На той стороне забора, наверное, уже подсчитали, сколько невинных палестинских душ передавил своей логистикой наш заслуженный председатель.

– Все это домыслы, – говорит Токовер. – Пустая болтовня. Так мы с вами и друг друга запишем в живодеры.

– Все это напоминает классическую схему из репертуара Агаты Кристи, – размышляю я. – Так называемый герметичный детектив, где в ходе расследования выясняется, что все присутствующие имели основания ненавидеть жертву и каждый из них с равной вероятностью мог стать убийцей. Проблема лишь в том, что никто из нас Нурию не убивал.

– Отчего же он умер? – ехидно спрашивает Токовер.

– Не знаю, – развожу руками я. – Наверное, от собственной глупости.

– Неубедительно, – констатирует профессор, расчесывая бородку зубочисткой. – К тому же у меня, например, не было никаких оснований ненавидеть Рудольфа, да и у вас тоже. Разве не так?

– Я бы выразился иначе, – возражаю я. – Основания, возможно, были, но не настолько существенные, чтобы браться за нож. Я вот ненавижу свою левую руку. Она совершенно бездарна, ничего не умеет делать. Но я же не хватаюсь за топор, чтобы ее отрубить!

Рыжая подруга Токовера, которую он легкомысленно выдает за дочь, залпом выпивает бокал "мерло". "Ничего себе! – думаю я русским матом. – Интересно, какова она в постели?" Токовер, похоже, уже знает ответ на этот вопрос. Его взгляд извиняется за торопливость девушки, а рука тянется к бутылке и снова наполняет ее бокал до краев.

– Собрание придется распустить, – говорит он. – Завена просил меня уведомить об этом всех участников.

– Почему бы нам не собраться в последний раз – помянуть покойного? – спрашиваю я, пытаясь казаться равнодушным. Мне уже понятно, что идея Собрания приказала долго жить.

– Потому что один из нас все-таки убийца, – медленно отвечает Токовер, снова чешет бородку и поправляет очки.

– Лехаем! – как всегда невпопад провозглашает Юваль, и девушка Токовера вновь выпивает полный бокал вина.

– А если это самоубийство? – дежурно спрашиваю я.

– Прободать себе печень, измарать кровью полквартиры, выбросить нож, потом поехать домой и умереть? В это мало верится.

– А если его зарезал чужой? Кто-то со стороны? Вы ведь обсуждали такой сценарий со следователем? К тому же, заметьте, никого из нас не арестовали, взяли только подписку о невыезде, хотя все мы находимся под явным подозрением.

[к странице 7] [к странице 9]

страницы [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15]