НИСХОЖДЕНИЕ
ВОСВОЯСИ

Подбирая примеры к понятиям «эволюционер» и «революционер», я бы остановился, пожалуй, на Пушкине и Бен-Йегуде.

Оба - родоначальники современного языка. Бен-Йегуда совершил революцию, подвиг, буквально из пепла возродив иврит. Подвиг Пушкина вовсе и не подвиг. Во всяком случае, таковым не представляется. Пушкин - гений, а у гения вся жизнь - подвиг.

Бен-Йегуда - борец. Пушкин - созерцатель. Детище Бен-Иегуды - факт социальной жизни. Результаты деятельности Пушкина - гениальные художественные открытия, и через них уже - факт социальной жизни - современный русский язык.

Иврит разрушается, не успев окрепнуть. В частности, его разрушают сленг, отсутствие твердых канонов, чрезмерная иноязычная масса репатриантов. Русский разрушается, окрепнув и взлетев, подарив миру Гоголя, Толстого, Бунина, Блока. И разрушают его сами русские - тупицы, вещающие с экранов, невежества, узурпирующие власть, просто бестолочи, окончившие за неимением способностей пединституты и насаждающие в школах шаблонную, всеобщую, как насморк, грамотность.

В этом разрушении судьбы русского и иврита перекликаются. И нет пока никакого повода отстаивать преимущества поступательного развития перед скачкообразным или наоборот.

Однако с легкой руки Бен-Йегуды в израильском официозе преобладает революционное отношение к действительности. Вдохновленные стремительным возрождением иврита, миссионеры от идеологии и политики решили так же стремительно возродить Еврейское государство. С Божьей помощью и с помощью диаспоры.

Но, как выяснилось, диаспора и Палестина - уже со времен Вавилонского пленения - это нечто вроде сообщающихся сосудов, однородная жидкость в которых останавливается на одном уровне, а неоднородная - на уровне, пропорциональном плотности. Я говорю не о количественном, а о не измеряемом качественном состоянии еврейства в мире.

И только бедные Россия, Украина, Молдова и проч. нарушают сейчас это равновесие, которое неминуемо должно быть восстановлено временем.

В одной из последних своих статей профессор Агурский предупреждал израильскую общественность о том, что репатриация неуклонно превращается в эмиграцию. Тем самым уничтожается один из китов израильской идеологии - идея восхождения евреев галута на Землю обетованную.

Своевременное предупреждение покойного профессора не получило отклика ни в официальных кругах, ни в прессе. А жаль.

Как некогда в России интеллигентом называли каждого инженера, так сейчас в Израиле репатриантом называют каждого, прибывшего на постоянное место жительства. Это большая, хотя и безобидная на первый взгляд ложь. Эдакий невинный самообман, узаконенный идеологией.

Я не хочу выступать в качестве мальчика, крикнувшего из толпы: «А король-то голый!» Да и не нужен такой мальчик. Ибо факт наготы короля известен каждому, кто смотрит на репатриацию открытыми глазами. Официальный же Израиль закрывает на это глаза. И ежемесячные подсчеты «взошедших на Родину» репатриантов упорно напоминают отчеты животноводческих ферм о привесе и увеличении поголовья. (В отчетах Еврейского агентства, однако, отсутствует такая важная графа, как увеличение надоев).

А между тем эмиграция - всегда нисхождение. И в этом смысле перемещение евреев из бывшего Союза в Израиль можно назвать нисхождением восвояси. Причем свояси эти настолько умозрительны для подавляющего большинства новых репатриантов, что ни о каком качественном, духовном подъеме не может быть и речи.

Репатриация по отношению к культуре страны исхода – чистейшей воды эмиграция. Это аксиома. И даже тот, кто тщательно готовил себя к перемещению в страну молочных реки и кисельных берегов, попадает здесь в среду настолько инородную и противоречивую, что, как ни силится, не может избежать эмигрантских настроений.

В качестве иллюстрации - несколько отрывков из частной внутриизраильской переписки.

«... находясь вдали от сфер культуры и искусства, затылком ощущаю духовную несостоятельность этого карликового еврейского мира. Духовную - не в религиозном смысле. (В этом смысле сей мир даже слишком состоятелен, вернее, самостоятелен: самостояние сродни фанатизму). Две великие культуры цивилизации - культура Востока и культура Запада - расположились по обе стороны Израиля, который безуспешно (и самодовольно!) не то что пытается сесть, а уже сидит на полу между этими двумя стульями. Примиряя и сталкивая культуры Востока и Запада, создать свою, самородную и неповторимую - такое удалось только России. С ее обширной толстовской задницей немудрено усидеть и на двух стульях сразу...»

«...еврейская литература кончилась на Торе. Почему говорю так я, не знающий не только ее (литературу), но и ее язык? Я так подозреваю. Дело в том, что евреи нашли своего Бога. Они приняли его как данность и истину. Они остановились на Первом Храме. В израильской культурной традиции нет места богоискательству. Нет войны с Богом - нет литературы...»

«...и все-таки Израиль - восточная страна, и я, кажется, начинаю понимать, чего ей не хватает... Некогда Андрей Платонов путешествовал по Средней Азии. В его путевых заметках есть одно изумительное, чисто платоновское наблюдение: «Туркмения - страна иронии». Ах, как это проницательно! Эпическая ирония Востока. Желтый горизонт. Пыль, песок. Раскаленная плазма пространства. И живое, ироничное лицо дромадера. Ироничное: смесь высокомерия и смирения, тяжкое знание пустыни и гордая природная сила. Ирония эта (как понятие у Платонова) тождественна понятию «величие», «надмирность». Ирония Востока - величие Востока. Без этого тягучего, медленного величия Восток превратился бы в тундру, населенную грязными животными, рабами и страшными болезнями.

Так вот. Я, кажется, начинаю понимать, чего не хватает Израилю как восточной стране. Ему не хватает иронии...»

А вот эмигрантская рефлексия в чистом виде:

«...повстречал здесь уже несколько дождей... В общем-то дождь, как дождь. Однако бездуховный какой-то. Там, в России, дождь обладал некой магической силой, особенно осенний дождь. Он завораживал, печалил, он, как лирическая книга, заставлял непроизвольно задумываться ни о чем, сидя у окна. Где эти милые серые осенние дни, когда пустеют парки, обнажается небо сквозь голые ветви, когда жухлые листья лежат на асфальте, прижимаясь друг к другу, и одиночество твое становится сладостным и плодотворным?..

Израилю не до грусти. Дождь на фоне бессовестно зеленеющих пальм и газонов, на фоне неизменного солнца и вечной суеты - не дождь. Очей очарованье здесь требует других очей. Во всяком случае, пока не моих...»

Эмиграция - великая школа очищения. Очищается главным образом память. И не могу сказать, что очищается она исключительно от наносного. Она уничтожает в себе черное, оставляя то, что могло бы там, на родине, стать дорогим, но не стало в силу недооценки твоей, замшелости твоей, черствости. Эмиграция - уникальная возможность оценить свое прошлое в полную и объективную силу, не дожидаясь «мемуарного» возраста. В то же время начинает забываться то, что, по-хорошему, никогда бы не следовало забывать, то, отчего страдал, отчего болел, и, в конце концов, убежал.

Как писал Герман Гессе, «после потребности в переживании у человека сильнее всего потребность забыть пережитое». Эмиграция, тем не менее, вечное стремление к Возвращению, которое, если воплотится, приведет к разочарованию, может быть, самому страшному в жизни.

Стремление к Возращению... На Родину возвращаются из эмиграции. То есть истинный репатриант здесь - это тот, кто там ощущал себя эмигрантом. Много среди нас таких?

Эмиграция - болезнь перемещения. Она не передается по наследству. И если мой далекий предок некогда ощущал себя еврейским эмигрантом в России, то я, через несколько веков, никак этим чувством обременен не был. И для меня переселение в Израиль никак не может быть определено понятием «репатриация». Разве что в книжном, оторванном от жизни смысле.

Что же делать? Вести более строгий отбор? Идентифицировать верующих? (Один мой знакомый на полном серьезе предлагал не выдавать въездные визы необрезанным!). Все это ерунда. Надо просто перестать обманывать самих себя и друг друга. Перестать лихорадочно взывать о вещах несбыточных и витийствовать над тлеющими угольками великой идеи. Надо успокоиться. И дать возможность только что спустившимся на эту землю изжить в себе эмигрантов, придя духом и сердцем к общему знаменателю с противоречивой израильской действительностью.

«Всякое явление на земле есть символ и всякий символ есть открытые врата, через которые душа, если она к этому готова, может проникнуть в недра мира, где ты и я, день и ночь становятся едины. Всякому человеку попадаются то там, то тут на жизненном пути открытые врата, каждому когда-нибудь приходит мысль, что все видимое есть символ и что за символом обитают дух и вечная жизнь»  (Г.Гессе).

Израиль весь - символ. И остается только одно: собрать все свои силы, весь свой созидательный потенциал и разглядеть, в конце концов, в этом символе открытые врата, дух и вечную жизнь. Для начала хотя бы разглядеть. Ну а затем...

Почему Моисею не было позволено взойти на Землю Обетованную? Я думаю, что сам Моисей этого не хотел. Ему, человеку поэтического склада, был более интересен процесс восхождения. Достигни он цели, взойди он на вершину своей мечты, закончился бы Моисей-пророк, Моисей-учитель, Моисей-вождь. И начался бы Моисей-царь, что само по себе противоестественно. Ученье - свет. Власть - тьма. Из наставника, вдохновителя, властителя дум Моисей превратился бы в надзирателя, педеля, погонщика масс. Не позволив Моисею взойти, Бог уберег его от тьмы.

«Израиль - трудная страна. Чтобы в ней жить, надо ее любить,» - сказала мне как-то одна очень мудрая женщина. Любовь - трудное чувство. Несложно любить страну, пейзаж, дом, где родился и вырос, где впитал в себя чистой детской душою воздух, воду, солнце, да и сам впитался в них. Гораздо труднее врасти любовью в новую среду, пусть и более родную по книгам и преданиям, но физически и психологически чуждую. Процесс врастания предстоит каждому из нас. И во многом от нас самих зависит успех нашего нисхождения-восхождения. 

1992 г.