В ПОИСКАХ
РАВНОЙ ДУШИ

Действительности необходима известная доля абсурда, доля индивидуальной и общественной практики, не подвластной здравому смыслу.

На заводе, производящем формайку - гибкое покрытие для мебели - делают дерево из... бумаги, изводя на покупку этой самой бумаги (произведенной, как вы понимаете, из дерева) огромные средства.

И все-таки утверждение о доле абсурда я бы подверг смысловой инверсии. В моем понимании оно должно звучать так: «Действительности необходима известная доля здравого смысла, доля индивидуальной и общественной практики, не подвластной привычному абсурду».

Моя собака побаивается детей. Вопреки всем законам человеколюбия, которые наука предписывает домашним животным, детей моя собака не любит. В обыденной жизни она, собака, ведет себя скромно и достойно, как и положено ризеншнауцеру хороших кровей. Но стоит на горизонте появиться ребенку, как у собаки начинается нервный тик, переходящий порою в панический ужас. Не думаю, что боится она каких-то угрожающих выпадов со стороны маленького человека. Скорее всего, она опасается сорваться - выйти из состояния аристократического достоинства и напугать неразумное дитя грозным нервным рыком или оглушительным плебейским лаем (за что, конечно, получит хорошую взбучку).

Эта боязнь стала проявляться у моей собаки еще в России. Она очень болезненно реагировала на особенно вульгарные проявления развинченной психики советских малолеток. Бежит, бывало, навстречу эдакий расхристанный божий плевочек, не имеющий элементарного представления о носовом платке, орет благим матом, и не от утраты ведь, не от боли, не от горя небывалого, а просто так - от какого-то подворотного восторга, который и глупым-то назвать слишком много чести. В глазах моей интеллигентной собаки прочитывался самый натуральный стыд, смешанный со страхом, - чувство, которое испытывает профессор университета, когда какой-нибудь вульгарный друг детства орет ему через битком набитый студентами трамвайный салон: «Привет, тетеря! Сколько лет, сколько зим!»

Я грешным образом предполагал, что в Израиле моя собака оправится от своего комплекса. Этого не случилось. Советские детки-психопаты оказались просто ангелами по сравнению с израильскими. Более того, возрастной диапазон, в котором у юных израильтян публично проявляются психические отклонения от нормы, намного шире. Примерно от 4 до 18 лет.

На днях некий верзила в буквальном смысле облаял нас с собакой, обрызгав обильной слюной своих гогочущих дружков. Мы ускорили шаг, не без основания полагая, что такой не погнушается и укусить.

Опасность новых условий существования я ощутил сразу же, как некое атмосферное возмущение. Первый ребенок, которого я встретил на израильской улице, держал в зубах соску. На вид ему было лет шесть. Это меня испугало. Впоследствии я узнал, что многие детишки, уже научившись читать и писать (ударение на втором слоге), не умеют пользоваться, извините, унитазом - результат широкого распространения влагопоглащающих подгузников для любого возраста.

Чего можно ожидать от подростка, который вчера сменил соску на сигарету? Только ли разнузданного экстатического лая на каждую проходящую собаку?

«Ничего, - успокаивал я себя. - Не стоит нервничать, не стоит торопиться с обобщениями. Ведь перед тобою граждане страны. Более того, перед тобою будущие избиратели..».

Признаюсь честно, убедить самого себя мне не удалось. Я никак не мог и не могу до сих пор представить себе человека, обладающего почетным правом голоса, в подгузнике и с соской в слюнявых устах. (Тем не менее, такой образ в моем представлении и не нуждается - достаточно взглянуть на экран телевизора).

В 1995 году из 250 выпусников школ района Ха-Тиква в Южном Тель-Авиве сдали экзамены на аттестат зрелости только 12. Не стоит ссылаться на неблагополучие этого района. Его показатели соответствуют средним по Израилю.

Что такое аттестат, понятно. А вот что такое зрелость?

Впрочем, о нравах современной молодежи я рассуждать не намерен. Пускай этим занимаются педагоги. А еще лучше - психиатры. Меня в данном случае интересует только одно: психология выбора. В самом широком и в то же время отнюдь не философском смысле. Психология выбора слуха, выбора голоса, выбора собственного образа.

С точки зрения дефицитного здравого смысла, все эти качества человеческие должны составлять органичное целое. То есть соразмерный и сообразный синтез слуха и голоса должен являть полноценный человеческий образ (подобье Божье).

Но здравый смысл - одно из явных противопоказаний нашей с вами жизни. («Ваш ребеночек часто болеет, потому что мало в грязи возится», - так, кажется, говорили некогда мудрые советские педиатры). Для подавляющего большинства израильтян проблему психологии выбора можно определить строкой из песни Высоцкого: «Лучше гор могут быть только горы».

Израильтяне, как водится, выбирают из ряда зол. Чаще всего из двух. Иногда даже из одного. Правда, перед израильским обывателем вопрос выбора не стоит так категорично, как перед вольтеровским Кандидом (наиклассический пример): быть ли прогнанным сквозь строй тридцать шесть раз или получить сразу двенадцать свинцовых пуль в лоб. Обывателю приходится решать куда более простые проблемы: во что одеться, как провести выходной день, какую модель автомобиля приобрести, куда вложить трудовую копейку, за какое правительство голосовать и т. п.

Я не открою Америки, если скажу, что благополучие любого общества определяется степенью равнодушия его граждан к любой альтернативе. Важно подчеркнуть, что речь идет не об искусственно созданном равнодушии, когда выбор подразумевает а). бесконечное количество альтернатив; б). полное отсутствие таковых. Изобилие раздражает: попробуйте приобрести катушку ниток определенного цвета и толщины в огромном западном шопинге. Отсутствие выбора отупляет: купил «жигули», проголосовал за КПСС - что дальше?

Настоящее равнодушие диктуется уравновешенностью существования, устойчивостью каждой его составляющей. Что такое равнодушие? Это отношение к любой альтернативе с равной душой. Это, в определенном смысле, наплевательство. Но наплевательство особого рода, не сдобренное безысходным «хуже уже не будет», а основанное на уверенности, что при любом выборе ничего не изменится, все будет также хорошо, как и было. Зайцы из никулинской песенки про трынь-траву были бы, пожалуй, идеальными избирателями.

Выбирать надо то, что сделает тебя в итоге равнодушным к последующему выбору. Общество равнодушных - общество здравого смысла. Состояние полного душевного покоя, легкие приступы праздности, беспечные прогулки по берегу Женевского (в первом приближении к здравому смыслу) озера... У такого общества нет будущего, вернее, нет будущего, отличного от настоящего. И это приятно. Такому обществу чужды творческие порывы, не говоря уже о революциях, - это понятие вообще из потустороннего мира. Такое общество мирно спит, сладко причмокивая от удовольствия. А жизнь и есть сон, как в свое время тонко подметил Лабрюйер.

«Я говорил, что мир абсурден, но это сказано чересчур поспешно. Сам по себе мир просто неразумен, и это все, что о нем можно сказать. Абсурдно столкновение между иррациональностью и исступленным желанием ясности, зов которого отдается в самых глубинах человеческой души. Абсурд равно зависит и от человека, и от мира. Пока он - единственная связь между ними. Абсурд скрепляет их так прочно, как умеет приковывать одно живое существо к другому только ненависть».

Альбер Камю предполагает в каждом человеке бунтующую душу. Другими словами, он исключает равнодушие из системы своих доказательств абсурдности нашего мира. Камю рассуждает с точки зрения творца, художника, духовно деятельного индивида.

А равнодушие, между тем, противопоказано человеку, время от времени задающему себе вопрос: «Зачем?» Равнодушие - прерогатива счастливого большинства, лоснящийся атрибут благополучия, мягкое ложе духовной стагнации и застоя.

Как ни парадоксально, гражданское равнодушие внешне - довольно деятельное состояние, не имеющее ничего общего с апатией или безразличием. Оно знаменует собою протяженное во времени удовлетворение окружающим миром и полную самодостаточность человека.

Статистика говорит, что швейцарские женщины предпочитают рожать первого ребенка после тридцати. Я думаю, они делают это для того, чтобы самим насытиться дарованным равнодушием, а затем, набравшись положительного опыта, и детей своих научить относится к любой альтернативе с равной душой.

Европейцы - первые люди, привыкшие к такому протяженному удовольствию. Разве не умилителен рядовой швейцарец, идущий по узеньким улочкам Базеля в сторону избирательного участка? Вот он останавливается у киоска, покупает свежую газету, затем заходит в кафе, садится за столик у окна и под ароматный кофе, нежный круассон и новости с биржи, забывает обо всем на свете. И только вечером, натянув пижаму на свое равнодушное тело, вспоминает, что по нелепой забывчивости опоздал выполнить свой гражданский долг.

История познакомилась с городом Базелем почти две тысячи лет назад. Первое упоминание об этом германо-франко-итальянском местечке встречается в 374 году после Рождества Христова. Но славен Базель вовсе не этим. Этот городок (не более 300 тысяч жителей) является символом вечного швейцарского нейтралитета. На протяжении всей своей истории он ни разу не оказывался на сцене театра военных действий. Война, как апофеоз абсурдности, по странному стечению обстоятельств миновала этот город. Она бушевала где угодно - во Франции (шаг на запад), в Германии (шаг на север), в Австрии (шаг на восток), в Италии (два шага на юг). А Базель, будто ось стрелки компаса, оставался начисто лишенным какого бы то ни было вращающего момента.

Казалось бы, вот оно, царство здравого смысла, половодье равнодушия, жизнь, принизанная вожделенной стабильностью, как толща озерной воды солнечными лучами. Для среднестатистического обывателя так оно и есть.

Но не для нашего. Мировоззрение израильского обывателя уникально по своей сути и даже религиозная традиция, призывающая к «равным душам», к полному растворению собственного Я в Кнессете (Кнессет Исраэль - полное собрание душ еврейского народа), ничего не может поделать с уникальным характером израильского выбора между шилом и мылом.

Сталкиваясь время от времени с израильтянами, внимая их сумбурным речам, принимая участие (в качестве наблюдателя) в их оглушающих спорах, где невероятный перекос между слухом и голосом - состояние привычное, я прихожу к выводу, что этот народ пожизненно приговорен относиться к совершенно безобидной проблеме выбора, как к жестокой вольтеровской альтернативе: быть ли прогнанным сквозь строй тридцать шесть раз или получить сразу двенадцать свинцовых пуль в лоб.

Израильтянин не задумывается над тем, что выбирать ему приходится из двух зол. Он уверен, что иначе и быть не может. Возражения не принимаются. Ограниченность выбора, стоящего перед нашими обывателями, есть прямое следствие их характера, а вовсе не результат сложившихся обстоятельств (исторических, экономических, климатических). Что же такое характер? Говоря языком еврейской философско-религиозной литературы, характер израильского обывателя - это пути, избранные евреем для исполнения Божественного замысла. Решая проблему выбора, израильский обыватель галлюцинирует. Причем галлюцинации эти по большей части слуховые, а не зрительные (тема для особого разговора).

Известна такая байка. Как определить водителя-израильтянина на европейских или американских дорогах? Очень просто. Если вы увидите автомобиль, который, подъезжая к светофору, десять раз перейдет с одной полосы на другую и, в конце концов, неуклюже остановится на разделительной линии, так и не решив, по какой полосе ехать, будьте уверены - за рулем израильтянин.

Вы ошибетесь, если свяжете такое нестандартное поведение с нерешительностью. Напротив, в своем выборе израильтянин решителен, как никто другой. На каждом его этапе он принимает решение спонтанно, но бесповоротно. Беда только в том, что решение это может через секунду измениться.

Перед юношей бледным со взором горящим, который намедни провалил экзамены на аттестат зрелости, не стоит вопрос о правомерности его исступленного лая на проходящего мимо ризеншнауцера. В данный момент своей жизни юноша сделал выбор. Его поведение, между прочим, отнюдь не отменяет блестящих перспектив. Экзамены на аттестат не убегут. Армия, офицерские курсы, возможный генералитет, откуда прямая дорога уже в другой Кнессет (не в Кнессет Исраэль, а в парламент Израиля) - вот одна из предполагаемых карьер.

«В иудаизме выбор пути не прост и не однозначен. И не только потому, что зачастую существует множество возможных вариантов; даже там, где альтернатива отсутствует, нет обычно абсолютной ясности. Собственно говоря, на своем жизненном пути человек постоянно сталкивается с духовными проблемами, и это - явление нормальное, ибо он не является единой, цельной и гармоничной сущностью и несет в себе противоречия, свойственные ему как личности и вообще характерные для человеческого существа. Каждый человек обладает душой, уникальность которой определяется не только наследственностью и воспитанием, но и Б-жественным замыслом» (Раввин Адин Штайнзальц).

Так на что же все-таки свалить вину за некоторый моветон израильских подростков (и только ли подростков?) - на дурную наследственность и халатное воспитание? Или же на Высший Промысел?

А может быть причиной такого разнузданного неравнодушия к любой альтернативе является историческая установка еврейской религиозной традиции: человек не является единой, цельной и гармоничной личностью? То есть человеку чужды соразмерность и сообразность - непреходящие качества равнодушия и самодостаточности.

Ответа на эти вопросы нет. Да в нем, собственно, никто и не нуждается. Хотя бы потому, что ответ этот ничего в нашем выборе не изменит.

1996 г.