АПОЛОГИЯ
ПРАЗДНОСТИ

Знание обходится дорого. За одну эту истину можно благодарить проницательного бордосца. Ведь имел он ввиду не процесс обретения знания, не накопление и анализ информации с целью достижения единственно верного вывода - то бишь истины. Он имел ввиду саму эту истину, которая, после того, как вылущена человеком из плевел, не дает ему ни хорошо жить, ни хорошо умереть.

Большинство истин, которые мы открываем для себя в период зрелости, неутешительны. Они действительно раздвигают рамки нашего интеллекта, обогащают ум и душу, но знание, приносимое ими, сродни медленно действующему яду, который исподтишка разрушает наши личности и организмы.

Если рассуждать самым поверхностным образом, то можно сказать, что знание делает нас эпигонами Экклезиаста. Умудренные опытом, мы начинаем прозревать, и прозрение это не дает нам ничего, кроме понимания, что вся наша жизнь есть суета сует.

Поначалу я намеревался написать о книгах, об этом специфическом пространстве, которое нас окружает. Но начав писать, я понял, что овчинка не стоит выделки, что Монтень, по сути, все уже сказал, подчеркнув именно занимательность процесса чтения, я не его познавательную сторону.

Математик, читая труд коллеги, пытается вникнуть в логику известных им обоим формул. Философ, изучая Аристотеля, пытается поставить себя на его место и освоить недоступную ему логику античного мудреца. Тот же, кто ищет в книгах занимательности, удовлетворяется совпадениями мнений, выраженных их авторами, со своими собственными. В этом смысле наука хорошо жить и хорошо умереть не имеет никакой связи с познанием, поскольку знание мертво. Во всяком случае, оно гораздо мертвее живого чувства. Чужая мудрость не научит человека ни любить, ни прощать. Она может только в определенном направлении воспитать его душу, оснастить ее саперной лопаткой, с помощью которой человек сможет заниматься как самокопанием, так и самоокапыванием.

«...наиболее устойчивые и общие мои взгляды родились, так сказать, вместе со мной: они у меня природные, они целиком мои. Я произвел их на свет сырыми и немудреными, и то, что я породил, было смелым и сильным, но несколько смутным и несовершенным; впоследствии я обосновал и укрепил эти взгляды, опираясь на тех, кто пользовался моим уважением, а также на безупречные образцы, оставленные нам древними, с которыми я сошелся в мнениях. Они-то и убедили меня в моей правоте, и благодаря им я придерживаюсь моих воззрений более сознательно и с большей твердостью».

Монтень, на мой взгляд, совершенно точно определил цель науки самопознания: научиться жить и умирать так, чтобы получать и от первого и от последнего истинное удовлетворение. Этим, собственно, заняты все философы, ум которых направлен не на мир вовне, на мир внутри себя.

Основным условием успешного самопознания является праздность. Лаодзы учил, что бездействие - самое полезное дело на свете. Он, правда, имел ввиду социальные аспекты бездействия, утверждая, что если бы все люди отказались действовать, на земле воцарились бы мир и счастье. Римского императора Гальбу осуждали за то, что он живет в полной праздности. А он неизменно отвечал критикам, что каждый обязан отчитываться в своих поступках, а не в своем бездействии. Это одна сторона медали. Другая же ее сторона отсвечивает именно тем радостным и полнокровным состоянием души, которую принято называть покоем.

Лень, вялость, апатия, равнодушие - все эти непреходящие качества бездарности - с праздностью, о которой я веду речь, ничего общего не имеют. Как это ни парадоксально, праздность является одним из самых деятельных состояний. Именно в этом состоянии мыслящий человек в наиболее полной мере воспринимает действительность, созерцает мир, познает его и себя. А в некоторых случаях и творит. Кто же будет спорить с тем, что творчество является высшим выражением деятельности, кульминацией как материального, так и духовного движения.

Праздность - алфавит, арифметика, без изучения которой невозможно постичь алгебру самопознания и творчества. В то же время, освоить азбуку праздности не так-то просто. Поверьте мне на слово, люди, которым праздность дана от природы, крайне редки. В своей жизни я встречал несколько по-настоящему праздных людей, но все они были в свое время неофитами, то есть теми, кто сознательно заставил себя изучить этот предмет и затем освоил его в совершенстве.

Что же такое праздность? В моем понимании, это, во-первых, абсолютная независимость (отрешенность, если хотите) от повседневных забот, а, во-вторых, способность удовлетворяться чистым созерцанием, не вмешиваясь в процессы, происходящие вовне.

Праздный влюбленный может сутками смотреть, как распускается под его окном роза. Деятельный влюбленный, сорвет цветок, не дав ему распуститься, и отнесет его предмету своего обожания. Праздный нищий будет петь песни или считать звезды. Деятельный нищий - неустанно думать о том, у кого бы выпросить лишнюю копеечку. Праздный стихотворец будет писать стихи, деятельный - издавать книги. (Вы можете возразить мне, что перед тем, как издать книгу, ее нужно написать. Ерунда! Все дело в том, что так же, как второй не видит в писании стихов процесса, первый не ощущает в этом результата. Дьявольская разница!)

Извне праздность видится как избыток свободного времени. На самом же деле для праздного человека времени не существует. Он настолько сливается с его течением, что сам становится частью времени. Каждый отрезок физического времени - это он сам, каждая секунда, каждый час, каждая ночь - это его секунда, его час, его ночь. Он - в идеале - именно тот человек, которому доступна самая банальная человеческая невозможность: остановить мгновение.

Из известных миру легендарных личностей наиболее праздным представляется мне, пожалуй, праотец Авраам. За сто семьдесят пять лет своей жизни он совершил не так уж много знаменательных поступков, если не считать достаточно праздных блужданий между Египтом и Ханааном и символической попытки заклания собственного сына. Большинство людей не скажет о нем больше одной-единственной фразы: Авраам родил Исаака. И это не случайно. Авраам, в отличие от своих многочисленных потомков, почти не воевал. Иосиф Флавий, правда, намекает на то, что Авраам принимал участие в войне Содома и Гоморры. В книге «Бырейшит» также есть намеки на то, что Авраам будто бы сражался с коалицией царей-завоевателей, среди которых были Амрафель сеннарский (скорее всего, это вавилонский правитель Хаммурапи), «царь народов» Тид'аль (историки предполагают, что это царь хеттов Тутхалияс) и правители Элама и Ларсы. Цари с такими именами действительно правили в указанных государствах и действительно были современниками Авраама. Но тот факт, что Авраам одержал над ними беспрецедентную победу, имея в своем «войске» всего 318 кое-как вооруженных слуг, заставляет усомниться в том, что Авраам вообще участвовал в этой компании.

О праздности Авраама следует судить не по внешней канве его жизни, а по той славе, которая укрепилась за ним после его смерти. Авраам ведь был носителем весьма редкой среди наших легендарных предков профессии. Во многих еврейских, арабских и даже древнегреческих источниках он назван величайшим астрономом всех предшествующих времен. Из многих преданий явствует, что слава Авраама как выдающегося звездочета была настолько велика, что восточные и западные цари приезжали к нему за советом.

Иосиф Флавий называет Авраама человеком выдающимся всевозможными добродетелями и особенно угодным Богу за ревностное по отношению к Нему усердие. Возникновение этого ревностного усердия также довольно символично, ибо основано оно в первую очередь на визуальных наблюдениях, а не на «естествоиспытании». Процесс убеждения Авраама в существовании Предвечного ничего общего не имеет с процессом убеждения в том же самом Моисея. Первый пришел к Богу самостоятельно, от себя, путем праздных раздумий и пассивного наблюдения. Второму понадобилось неоднократно демонстрировать «Божественную мышцу», чтобы убедить его в том, что Всевышний есть, он близко и его покровительство является великим благом.

С именем Авраама у евреев и арабов связано множество преданий. Рожденный матерью тайком в пещере, Авраам, по одной версии, пробыл там три, по другой - тринадцать лет, а по третьей - лишь десять дней. Впрочем, это не так уж важно. Главное, что, выйдя из пещеры, он был настолько поражен видом восходившего среди чудной природы солнца, что готов был преклониться перед ним и почитать его за божество. Но смена дневного светила луною и звездами привела его к выводу, что планеты не могут быть самостоятельными, а управляются посторонней силой, именно - Всемогущим Творцом.

Замечательный вывод, присущий исключительно людям одаренным и праздным. Вернее, одаренным праздностью. Добавлю, что это непреходящее открытие Авраам анализировал почти полвека, прежде чем пришел к убеждению в истинности и единственности Предвечного. Только на пятидесятом году жизни он объявил-таки войну идолопоклонникам, в том числе и своему родному отцу Фарре, который, как известно, зарабатывал на жизнь изготовлением и продажей идолов.

Итак, Авраам считал звезды. За три с половиною тысячи лет до Кеплера это занятие кажется несерьезным. Его несерьезность, однако, оставим в стороне. Хотя бы потому, что мало кто из нас с вами занят сегодня более основательным делом. Что же касается праздности, то Авраам, пожалуй, доказал всем последующим поколениям, что именно это качество является ключевым для смертного человека, именно это качество позволяет ему как следует подготовиться к самому главному этапу своей жизни - к переходу в мир иной.

Увы, потомки Авраама не восприняли этот урок. Среди них, правда, появилось несколько равных легендарному праотцу в ревностном усердии по отношению к Всевышнему, но, увы, не выросло ни одного достойного звездочета.

Впрочем, Бог с ним, с Авраамом, тем более, что Он действительно с ним. Поговорим лучше о праздности в приложении к современному миру, к нашей с вами суете сует.

Сказать, что праздность, как творческое проявление, не свойственна нашей жизни, значит солгать. Все гораздо печальнее - наша жизнь просто не оставляет праздности ни малейшего шанса. Большинство людей достигает истинной отрешенности от будничных забот только умерев. Но состояние смерти, увы, не позволяет ни созерцать, ни мыслить, ни вдохновляться (впрочем, кто знает). Бросать во имя праздности вызов обыденному порядку вещей, как это сделал некогда Поль Гоген, сегодня, по меньшей мере, немодно. Современная жизнь, ежеминутно напоминающая среднему человеку о необходимости «вертеться, чтобы выжить», не допускает существования праздного утра или праздного дня. Выходные и отпуска - не в счет. Праздность - состояние непрерывное. Нельзя быть сегодня праздным, а завтра суетным.

Существует ошибочное мнение, что для достижения праздности достаточно материальной независимости. Это - условие необходимое, но далеко не достаточное. Она, безусловно, нужна, эта самая материальная независимость, но не играет решающего значения, поскольку человек, не обученный праздности, не чувствующий в ней никакой нужды, превращается в условиях достатка и благополучия в обычного бездельника.

«Всеобщее обыкновение и стремление всматриваться во что угодно, но только не в самих себя, в высшей степени благодетельно для нашего брата. Ведь мы представляем собой не очень-то приятное зрелище: суетность и убожество - вот и вся наша сущность. Чтобы не отнять у нас бодрости духа, природа направила - и, надо сказать, весьма кстати - деятельность нашего органа зрения лишь на пребывающее вне нас. Мы плывем по течению, а повернуть в обратную сторону и возвратиться к себе - дело исключительно трудное; ведь и море злится и препятствует себе самому, когда, встретив преграду, отходит назад. Посмотрите, говорит каждый, как разыгрывается ненастье, посмотрите на окружающих, посмотрите на иск, предъявленный тем-то, посмотрите на цвет лица того-то, на завещание, оставленное таким-то; короче говоря, посмотрите вверх или вниз, или вбок, или перед собой, или оглянитесь назад. Но повеление дельфийского бога, полученное нами от него в стародавние времена, предъявляет нам требования, идущие наперекор всем нашим повадкам: «Всмотритесь в себя, познайте себя, ограничьтесь самими собой; ваш разум и вашу волю, растрачиваемые вами вовне, направьте, наконец, на себя; вы растекаетесь, вы разбрасываетесь; сожмитесь, сосредоточьтесь в себе; вас предают, вас отвлекают, вас похищают у вас самих. Разве ты не видишь, что этот мир устремляет свои взоры внутрь себя и его глаза созерцают лишь себя самого? Суетность - вот твой удел и в тебе самом и вне тебя, но, заключенная в тесных границах, она все-таки менее суетна. О человек, кроме тебя одного, - говорит этот бог, - все сущее прежде всего познает самое себя и в соответствии со своими потребностями устанавливает пределы своим трудам и своим желаниям. И нет ни одного существа, которое было бы столь же нищим и одолеваемым нуждами, как ты, человек, жаждущий объять всю вселенную. Ты - исследователь без знаний, повелитель без прав и, в конце концов, всего-навсего шут из фарса» (Монтень).

Умирал как-то старый купец. Призвал он к смертному одру троих своих сыновей и сказал: «За свою жизнь я накопил миллион. Я хочу, чтоб хотя бы один из вас троих был счастливым. Я решил не делить ваше наследство на три равные части, а отдать его кому-то одному, поскольку знаю, что ни один из вас не оставит в нужде своих братьев. Пусть каждый скажет, что он будет делать с этими деньгами, если они достанутся ему».

Старший сын подумал и сказал: «Я построю большой дом с садом, куплю каждому из нас богатую одежду и рабов, и мы будем жить в радости, любви и достатке».

Средний сын сказал: «Я пущу деньги в оборот, приумножу их и таким образом обеспечу всю нашу семью на долгие годы».

А младший сказал: «Я сяду у окна и буду смотреть, как восходит и заходит солнце».

Купец отпустил сыновей и заснул. И приснился ему такой сон, будто бы началась война, противник захватил прекрасный дом с садом, где жили его дети, разграбил его, а хозяев и их семьи превратил в рабов. Купец проснулся в холодном поту, но затем снова заснул и увидел другой сон, будто бы его средний сын, неумело рассчитывая свои доходы и расходы, полностью разорился и пустил по миру своих братьев и их семьи. И снова купец проснулся, и снова заснул. И во сне увидел себя самого, будто сидит он у окна и смотрит, как восходит и заходит солнце. И будто бы так хорошо, так тепло у него на душе. Будто сладко ему оттого, что вокруг него такой прекрасный и светлый мир, такая живая природа, такое ароматное множество трав и цветов, такое многоголосье птиц. Купец порадовался во сне бесконечному разнообразию земной жизни, затем погрустил о том, что так много трудился и так мало сидел у окна, а потом вздохнул в последний раз и умер.

Он так и не принял решение, какому же сыну препоручить свое богатство. Просто в самые последние мгновения своей жизни он понял, что, по меньшей мере, один из его сыновей все-таки имеет шанс стать счастливым.

1996 г.