РЕАКЦИЯ
ОКИСЛЕНИЯ

Я буду, конечно, не первый и далеко не единственный, кто в эти дни вспомнит о том, что с момента самого знаменательного в ХХ веке государственного переворота прошло уже 80 лет. На Красной площади в Москве еще стоит мраморный склеп, накрывая, как колпак вивисектора, иссохшее тело вождя революции. Вождя, которому уже никогда не уехать в Швейцарию, чтобы начать все сначала. С начала история начинается только в книгах, а в жизни она продолжается, поскольку Земля вертится, время течет, а тщеславие человеческое неистребимо.

Октябрьский переворот 1917 года оставил на лице человечества самую глубокую отметину, уродливый шрам, который вряд ли когда-нибудь сойдет за старческую морщину. Известно, что единственное творение рук человеческих, видное из космоса, - это Великая китайская стена. Из космоса, конечно, не разглядеть сотни тысяч километров колючей проволоки (тоже, кстати, изобретение ХХ века: 1901 год, Трансвааль, англо-бурская война), до сих пор ржавеющей на необъятных просторах одной шестой части суши. И все же эти цепкие километры - тоже ведь творение рук человеческих (Великая русская стена - sic!) - вросли в земной ландшафт не менее крепко, чем грандиозный китайский бруствер.

Прошло 80 лет. Никогда еще попытки воплощения великой идеи справедливости не были столь неуклюжи и безответственны. Никогда еще эта смертоносная идея не убивала столько людей. Никогда еще она не перепахивала так жестоко человеческое сознание.

В книге-эссе "Новая энциклопедия" Альберто Савинио писал: "Человек борется, чтобы обрести свободу. Борется со всем, что препятствует обретению свободы. Он боролся против феодализма. Боролся против привилегий знати и духовенства (французская революция). Теперь он борется против капитализма. Ну а потом?.. Не худо бы уже сейчас знать, с какими препятствиями столкнется человек после того, как одолеет капитализм, чтобы достичь полной и совершенной свободы. Какой будет свобода после капитализма, нетрудно предугадать. Она все еще будет смутной..."

Смутная свобода, воцарившаяся на огромной территории Евразии, больше напоминала удушливую атмосферу империи времен Александра Великого. Только империи более грандиозной по протяженности границ и масштабам насилия. Жестокой переделке подвергалось все - от человеческой личности до принципов общежития. Организм утратил индивидуальность на биологическом уровне. История обессмыслилась, география утратила девственность.

"...Свобода не будет полностью достигнута до тех пор, пока теплится еще последнее воспоминание о причинно-следственной связи, о том, что жизнь вообще и всякая вещь в частности имеют конец... Пока не развеется последнее предположение о том, что вещи таят в себе смысл. Пока жизнь не достигнет состояния полной незначительности и высшей легкости..."

Увы, состояния высшей легкости бытия, о котором несбыточно мечтали философы всех времен и народов, добиться не удалось. Зато жизнь человека обесценилась настолько, что достигла, кажется, последних пределов незначительности.

"...И тогда "Илиада", "Божественная комедия", фрески Сикстинской капеллы, назидания моралистов, доктрины философов, деяния отцов общества - все, что ни есть в этом мире важного, "серьезного", "значительного", почитаемого и необходимого, будет восприниматься как музейная редкость, как документ эпохи варварства и рабства".

Прошло 80 лет. Самых активных, но не самых приятных для населения эпохи варварства и рабства. Но и теперь перед человечеством стоит все тот же сакраментальный вопрос: как достичь совершенной свободы. Ответа на этот вопрос не будет до тех пор, пока каждому человеку не станет ясно, что этого ответа не существует и, следовательно, бессмысленно тратить жизнь на его поиски.

Русская революция вырастила не одно поколение адептов. Не будет откровением сказать, что и мы с вами, и даже наши дети (как результат, увы, причинно-следственной связи) - все мы будем до конца дней наших мечены эхом этого разрушительного действа.

Все формы наполняя, как вода, мы путь прокладываем к бытию. Так, кажется, определял суть человеческого существования Великий Магистр Игры в бисер Йозеф Кнехт. Мы - это содержание, наполнявшее форму, созданную революцией 1917 года. Что происходит с водой, когда разбивается сосуд? Она растекается по пространству, вливается в общий цикл, в круговорот влаги в природе. Что произошло с нами, когда форма, которую мы (не без определенного удовлетворения, надо сказать) наполняли, разбилась вдребезги? Мы, как и положено содержанию, растеклись по пространству. Однако, являясь, в отличие от обычной воды, носителями какого-никакого сознания, мы начали определять свое бытие по меркам, присущим утраченной форме.

Каков среди нас процент людей, которые, оглянувшись на 1870 год, вспомнят о Бунине, а не о Ленине? И в то же время - каков среди нас процент людей, которые вспомнят о Ленине с преклонением, благодарностью, гордостью?

Один мой товарищ (назовем его товарищ Н.) заявил как-то, что Израиль построили бундовцы, бежавшие из России от преследований охранки. Именно поэтому, считает товарищ Н., "нас всех так бесит эта социалистическая экономика, эти пропартийные отношения в верхах, эти советские профсоюзы, колхозы-кибуцы, идеологическая мимикрия, шапкозакидательские настроения..." "Мы, - говорит товарищ Н., - чаяли увидеть в нашей исторической родине свободную страну, страну равных для всех евреев возможностей, страну, которая станет нам роднее и ближе, чем Союз нерушимый республик свободных. Но все это оказалось фикцией. Оказалось, что призрак коммунизма забрел и в Палестину. И теперь я думаю, что нет такого уголка на земном шаре, где его ступни не оставили бы своих тлетворных следов..."

Товарищ Н. - выпускник философского факультета и бывший инструктор райкома партии - большой поклонник Александра Солженицына. Удивительно, как сталкиваются взлелеянные одной формой характеры! Академик Лихачев сказал как-то, что Солженицын, несмотря на его грандиозный вклад в борьбу с коммунистическим режимом, так и не смог перемениться психологически, так и не изжил в себе некую тоталитарную жилку, отличительную составляющую менталитета советского (а может быть, русского?) человека. "Чего же вы требуете от Александра Исаевича?" - улыбаясь, спросил умудренный древнерусскими текстами академик. И на этот вопрос (в отличие от вопроса о полной свободе) ответа не потребовалось. Разве только жест: Солженицын теперь тоже академик - действительный член Педагогической академии России.

Однажды, лет пятнадцать назад, в сибирском городе Барнауле довелось мне испить некое винишко. Это был, конечно, далеко не нектар, но определенную олимпийскую эйфорию я, признаюсь честно, испытал. Запомнилось, что винишко называлось "Вермут молдавский осветленный" и было густого чернильного цвета. "Понимаешь, старик, - объяснил мне один из собутыльников, - это вино в оригинале действительно светлое. Просто везут его сюда в алюминиевых цистернах. А пока поезд тащится от Кишинева до Барнаула, содержание успевает вступить с формой в химическую реакцию окисления. В результате осветленное становится затемненным..."

Поезд русской революции тащился слишком долго, чтобы содержание не успело вступить в реакцию окисления с формой. Хотим мы того или нет, но вытравить из наших душ затемнение от этой химической реакции уже невозможно. Больше того, весь мир с тех пор изменился настолько, что вернуться, образно выражаясь, к жертве сравнительного анализа - 1913 году, уже никогда не сможет.

Все мы, в меру сил и способностей каждого, будем тратить свои жизни на то, чтобы с пресловутой чеховской подачи по капле выдавливать из себя рабов и варваров. Все мы потеряем в этой сизифовой работе силы и надежды. Но ни один из нас, простите за пафос, не ляжет в могилу до конца осветленным.

Поймите меня правильно. Я вовсе не хочу сказать, что нас проиграли, подставили, что мы находимся в безвыходном положении, что мы обречены. Напротив, мы родились в наше время и прожили наши жизни. А это, поверьте, уже немало. Нам надо просто научиться не верить глазам своим. Да-да, именно не верить. Товарищ Н. должен убедить себя в том, что Израиль - именно та страна, куда он (если, конечно, не лукавит) всю жизнь стремился. Просто зрение его окислено революцией, партийной работой и университетом марксизма-ленинизма. В данной ситуации товарищу Н. не следует проявлять инициативу, не следует бросаться в омут общественной деятельности в бесплодной надежде повлиять на действительность. Это стремление ведь, по сути, тоже результат химической реакции. К тому же человек такого  склада, да еще с инициативой всегда рискует быть названным дураком. А это любому обидно.

Несмотря на то что мы уже вроде и не утопающие, наше спасение все равно остается делом наших же рук. И я бы не стал настаивать на том, что мы - бывшее содержание русской революции - видим Израиль таким, каким хотим его видеть. Скорее, мы просто пока не можем увидеть его другим, не можем понять, что наше зрение все еще замутнено изгибами и трещинами старой формы, - так роговица глаза сохраняет под прикрытым веком след от пронизанного утренним солнцем окна.

След русской революции будет еще долго мерцать неясными очертаниями под прикрытым двадцатым веком. Долго еще - в наших детях и, возможно, в наших внуках - будет жить память о самой грандиозной реакции окисления, о самом значительном и ужасном событии в истории человечества - революции в России.

1997 г.