ТРИ КИТА

Мир, в котором мы вынуждены существовать, можно водрузить, как на три кита, на три цитаты. Этот неприглядный мир, является реальным и единственным. Более того, он вполне приемлем для обитания и в каком-то смысле даже уютен. В нем не особенно тяготит необходимость жить в обществе и не особенно мучает стремление стать свободным от общества.

Общество, как дурная привычка, въедается в характер человека, становится его составной частью. Наиболее закрепощенные возводят общественное в ранг божества, опровергая таким образом остроумную догадку Борхеса о том, что бог умирает прежде человека.

Нет в нашей стране ни одного периодического печатного издания, в котором бы не употреблялось по поводу и без повода это несусветное слово "общество" и его возможные производные. "Общественное сознание", "общественные деятели", "общественные организации", - все эти (давно уставшие быть козырными) карты пускаются журналистами и политиками в ход при каждом удобном случае. Независимо от того, идет ли речь о глобальных политических перспективах - о безопасности государственных границ, о возможной войне, о растущей безработице или об установке светофора на пересечении двух (из трех) переулков в каком-нибудь заштатном городишке.

Понятие "общественное" в устах израильтян подобно старенькому зонтику, который уже не в силах противостоять дождю и ветру, грозит в любую минуту быть изорванным в клочья, но все-таки вселяет привычную надежду заслониться от ненастья. Привычка - вторая натура, а в натуре, по словам Чаадаева, "есть сила пластическая, творящая одни формы" (в отличие от разума, которому свойственно воображение). Эта мысль замечательна тем, что подспудно приводит к выводу о преобладании натуры над разумом, формы над содержанием. Натура среднего израильтянина создает пластические формы, которые наполняются чем угодно, только не воображением. Хотя бы потому, что назвать воображением то, чем начиняют идеологические трафареты израильские пропагандисты, не поворачивается язык.

Здесь будет уместна первая цитата (первый кит): "Люди воображают, что живут в обществе, когда стеснятся в города, в селы. Как будто собраться в кучу, вместе пастись, как бараны, называется жить в обществе!"

 По словам автора этих строк, общество, истинное общество мыслящий человек может обрести только в собственном воображении. То же, что мы принимаем за общество в реальности - лишь механический суррогат, арифметическое столпотворение. ("Столпотворение - это творение столпов!" - поучал меня один ментор. "Тогда сосредоточение - это точение со среды...", - отвечал я.)

Понятие "общественное" давно уже переросло свое положительное содержание (то, к примеру, которое вкладывали в него классики "энгельсизма"). Оно стало прагматичней, повелительней, жестче. В нашей стране "общественное" является тем единственным ремешком, используя который власть не боится потерять штаны. "Общественное" в Израиле - это синтез кнута и пряника, это единственная (в светском смысле) петля, объятия которой дают народу возможность почувствовать общую шею. Что, безусловно, роднит израильтян с субъектами известного торга между философом Панургом и купцом Индюшонком.

Последнее, как мне кажется, не нуждается в доказательствах, поскольку ценности (исторические, культурные и даже, если можно так выразиться, ментальные) не играют в нашем "общественном" решающей роли. "Американского вторжения" (так некоторые блюстители национальной самобытности именуют "растлевающее влияние" западной культуры), не существует. Океанскому лайнеру нет никакого смысла бороздить пески. Но как быть с верблюдом, который умирает от желания пересечь океан вплавь только потому, что его называют кораблем пустыни? Как быть с тем вожделенным и пока еще полноводным потоком, несущим с другого, более возвышенного полушария не только доллары, но и громадное количество попутного мусора, мусора, который из языческого уважения к потоку, тоже переваривается обществом? Тут уже желание поплыть становится, как вышеупомянутая петля, навязчивой идеей.

Верблюжья страсть к американским шаблонам у нас выдается за цивилизованную тенденцию сближения между Востоком и Западом. Смеяться над этим грешно, да и само обобщение (это я про Восток и Запад), скорее, достойно жалости.

"...Но надо еще доказать, что человечество, помимо двух своих сторон, определяемых словами - запад и восток, обладает еще третьей стороной". Интересно, что этот отрывок (второй кит) не имеет продолжения. То есть, мы можем только гадать, что подразумевал автор под третьей стороной. Впрочем, он, скорее всего, подразумевал Дух или Разум. Я же, применительно к весьма неоднозначной теме моих размышлений, предположу, что "третье" - это лицо человечества, общее его выражение, глобальная эмоция, отражающая удовлетворение нескладным нашим бытием. Лицо это, конечно, имеет правую и левую щеки, правый и левый глаза. То есть Запад и Восток как бы присутствуют, но присутствуют неявно, как части целого, объеденные оскаленным в вечной жажде ртом и густыми сросшимися бровями. Посередине этого ландшафта по-уральски громоздится кряжистый нос, оставляя мыслителям пространство для раздумий о том, какая ноздря чище дышит - левая или правая.

В этой связи чрезвычайно интересно следующее. Если вывернуть наизнанку основополагающий принцип существования тирана "Разделяй и властвуй!", получится основополагающий принцип существования философа - "Объединяй и подчиняйся!" ("Всякая философия, приходится сказать это, по необходимости заключена в роковом круге без исхода. В области нравственности она сначала предписывает сама себе закон, а затем начинает ему подчиняться, неизвестно, ни как, ни почему; в области метафизики она всегда предварительно устанавливает какое-то начало, из которого затем по ее воле вытекает целый мир вещей, ею же созданных"). А поскольку сегодня я цитирую философа, мое представление о "третьем" не противоречит истине.

Итак, лицо. В применении к Израилю можно говорить о физиономии воинствующего гражданина или, несколько снизив это определение, о физиономии обывателя с принципами. Довольно противоестественное совмещение, если учесть, что принципы обобщенного израильтянина базируются скорее на инстинкте, чем на умозаключениях. Что, впрочем, не редкость и во всем остальном мире.

Несмотря на относительную упитанность и определенный лоск, лицо это носит букмекерский отпечаток вечной обеспокоенности и нервозности. ("...что бы мы ни чувствовали, глаза наши всегда это отражают", - говорил Цицерон). Этой обеспокоенности есть немало существенных причин. Во-первых, среди своих много чужих, что заставляет постоянно держать ухо востро. Во-вторых, среди тех своих, которые, вроде бы, свои в доску, наблюдаются постоянные брожения: нет в Израиле функционера (причем, в любой сфере деятельности), который, будь он футболистом, не справился бы с ролью так называемого блуждающего форварда. (Правда, блуждал бы он, как сомнамбула, и мог при случае вколотить мяч в собственные ворота). В-третьих, ставки постоянно растут, и одновременно становится все непонятней, какая лошадь (в политике, в экономике, в корзине валют и вообще в жизни) нынче фаворит.

Израильтяне, как мне кажется, являются рабами обстоятельств в гораздо большей степени, чем другие люди (чем остальные народы, сказал бы неофит). Это объясняется тем, что израильские обстоятельства перенимают манеры у израильских "форвардов" - то есть тоже блуждают. Повлиять на эти метаморфозы также безнадежно, как заставить датчик случайных чисел не дурить. Поэтому говорить о каких-то тенденциях в нашей жизни просто бессмысленно. В лотерее нет места тенденциям.

Такого характера рабство (то есть рабство, вытекающее из тирании обстоятельств) настолько характерно для большинства наших сограждан, что, кажется, начнись более стабильные времена, они растеряются, станут беспомощными перед строгими правилами игры, не смогут совладать с "уверенностью в завтрашнем дне". Мне, конечно, возразят: дескать, в том и заключается своеобразие еврейского бытия, что кругом одни враги, завтрашний день не гарантирован, будущее туманно, а каждый шаг (опять же в политике, экономике, финансовой сфере, да и просто в жизни) грозит либо неожиданным триумфом, либо внезапной катастрофой. "Гарантии, тенденции, уверенность, - все это развращает и расслабляет народ", - скажут мне.

Невежество! Педагогические восторги прапорщиков! В этих аргументах (их, кстати, в последнее время приходится слышать все чаще) заключается самое страшное нравственное преступление: оправдание рабства. Это уже, как говорят кардиологи, последний звонок. Звонок, черту под которым подведет третий, самый крупный кит: "Горе народу, если рабство не смогло его унизить, такой народ создан, чтобы жить рабом".

Я представляю, какое возмущение вызовет последняя цитата в душах уважаемых прапорщиков. Они тут же вспомнят про исход евреев из Египта, проведут десяток исторических параллелей, не преминут процитировать известную резолюцию ООН. Некоторые из них даже запишут меня если не в антисемиты, то (по старой недоброй традиции) во "внутренние эмигранты", попытаются оправдать не только свое привычное рабство, но и существование на его периферии "неприятных нравственных издержек", которые необходимо искоренять. Последовательно и беспощадно.

Я принимаю этот стиль поведения. И даже приветствую его. Ведь киты существуют. Так отчего же не мобилизовать для их истребления китобойную флотилию?

1997 г.