ВТОРАЯ
НАТУРА

Начну с банальностей. Главная цель любой политической деятельности - захват и удержание власти. Примерно так выразился в свое время Поль Валери. И сделал отсюда вывод, что политика не может обходиться без принуждения и обмана.

Обман и принуждение, вернее принуждение через обман, действительно являются неотъемлемой частью любой политической деятельности. Отрицать это глупо. Еще глупее вздыхать о том, что с этим приходится мириться. Мир смирился с этим в допотопные времена, и в каком-нибудь тридевятом государстве Урарту уже творились и обман, и принуждение, и интриги, и насилие.

В зависимости от времени, географии и климата все эти мерзости приобретают разные, порой весьма причудливые формы. У нас, на Ближнем Востоке, обман и принуждение цветут буйным цветом, хладнокровные скандинавские политики дурят собственные народы исподтишка, китайцы берут количеством, японцы - качеством. Но на любом политическом фоне неизменным остается лишь одно - счастливое лицо обманутого и изнасилованного обывателя.

Интересно покопаться на досуге в этимологии и семантике этого замечательного слова - обыватель. Тонкие ниточки ассоциаций потянутся к таким понятиям, как «быт», «бытие», «обычай», к прошлому, настоящему и будущему. Но самая толстая нить, как баркас к кнехту, приторачивает обывателя к одному из самых безобразных человеческих пороков, называемому, казалось бы, совсем безобидным словом «привычка».

Говорят, привычка - вторая натура. Эта формула, как мне представляется, вряд ли приложима к обывателю, человеку, как правило, в меру невежественному и духовно рыхлому. Может ли обрести вторую натуру тот, у кого отсутствует первая?

Несколько месяцев назад был совершен террористический акт на въезде в поселение Бейт-Эль. Террористы расстреляли из автоматов легковой автомобиль поселенцев. Погибла женщина, мать семерых детей, и ее старший сын. А отец семейства на целый месяц стал звездой телеэкрана.

Потрясение, которое я испытал в те дни, не позволило мне откликнуться на происшедшее в прессе. Буду откровенен: я был потрясен не варварством террористов и не гибелью матери и ребенка. В этом смысле я уже «пропитан привычкой к террору», в полной мере присущей израильским обывателям. Меня буквально раздавило впечатление от, если можно так выразиться, стиля поведения главы семейства, который, как помнится, отделался легкой царапиной. Сначала телекамеры «поймали» его в больнице - сразу после того, как ему сообщили о смерти жены и сына.

- Да, - сказал этот человек. - Да.

И... улыбнулся.

На следующее утро коллеги легко убедили меня в том, что такая улыбка - последствие глубокого шока, огромной трагедии, обрушившейся на этого человека. Мне так хотелось в это поверить, что я был «обманываться рад». И обманулся.

Через день на кладбище поселения Бейт-Эль состоялись похороны. На эту скорбную церемонию прибыли премьер-министр и министр обороны. Большинство информационных телеканалов мира показали плачущего Нетаниягу. А человек, чья утрата была самой невосполнимой, чья жизнь (в моем представлении) должна была в этот момент напоминать последствия горного обвала, стоял над двумя свежими земляными холмиками и энергично говорил о том, что  поселение нуждается в дополнительном финансировании, что глава правительства обязан построить еще три тысячи (я даже цифру запомнил!) единиц жилья, а также автомобильный мост, по которому поселенцы могли бы безопасно проезжать злополучный перекресток.

На следующий день вездесущие тележурналисты брали интервью у двух дочерей «героя», получивших пулевые ранения и потерявших мать и брата. Лежа под капельницей, одна из девочек говорила о том, что она полна решимости противостоять арабским террористам и что она и ее сестра будут очень рады, когда в их родном поселении начнется новое строительство.

А еще через день у меня состоялся разговор с одним знакомым арабистом.

- Ну как? - спросил он. - Видели этих девочек? А их отец! Сколько мужества, сколько силы! Жену убили, сына убили, а он героически требует строительства жилья. Вот тип человека, который я подразумеваю, когда говорю о настоящем еврее.

- Если этот еврей настоящий, то сколько же тогда ненастоящих? - спросил я.

- В том-то и проблема, что настоящих мало. Но придет еще наше время.

- А вам не кажется, что этим девочкам, простите за кощунство, к лицу больше пошли бы слезы по погибшей матери?

- Они не так воспитаны. Им всего по десять-двенадцать лет, а они уже взрослые. Их жизнь протекает в другом мире, и вам, человеку, далекому от истинных реалий, этого просто не понять.

- Я действительно далек от реалий, которые вы называете истинными. Но мне все-таки кажется, что отнять у ребенка детство - то же самое, что отнять у взрослого человека жизнь.

- Глупости! Надо смотреть правде в глаза: наша победа на этой земле зависит от того, каким воспитаем мы новое поколение евреев. Если все десятилетние девочки будут иметь таких отцов, как этот, нам нечего беспокоиться за будущее еврейского государства.

(Две недели спустя отец на глазах у всей страны привел к месту трагедии двух своих младших дочерей, которые по счастливому стечению обстоятельств в день трагедии оставались дома и потому не пострадали. В глазах девочек еще теплился страх. «Вот тут убили нашу маму», - гордо сказал отец, разворачивая девочек лицами к телекамере. И вновь улыбнулся).

Я не стал ввязываться в бессмысленный спор с уважаемым арабистом (как он себя величает) и тюрковедом (как называют его другие). Мне просто подумалось, что одним из самых страшных порождений привычки является жестокость. В отношении человека к самому себе это было бы простительно, но в отношении к собственным детям.

Жестокость - это отсутствие фантазии. Так сказал один умный человек. И действительно, что может быть страшнее сухой узколобости, зашоренности, почти первобытной слепоты! Что может быть ужаснее этого вдохновенного единения настоящих евреев, демонстрирующих время от времени свою привычку к безоглядности, воспринимающих обман и принуждение властей как истинные реалии!

Если допустить существование Создателя, то возможно ли примириться с тем фактом, что Его удовлетворяет такое явление, как вторая натура. Ведь человек как-никак создан по Его образу и подобию. И было бы просто оскорбительно сознавать, что Он Сам, так же, как и все мы, является рабом этого гнусного комплекса - привычки.

Обыватель неизбежно достигает совершеннолетия. И очень редко - совершенноумия. Он идет голосовать на избирательный участок не столько потому, что симпатизирует той или иной форме обмана и принуждения, сколько оттого, что привык расставаться с собственным голосом без особых сожалений. Удивительней всего тот феномен, что каждый из рвущихся к власти провозглашает принципы, разрушающие «вторую натуру» обывателя. Не поймите мои слова буквально, но оставлять настоящих евреев без надежды на палестинский террор - не выглядит ли это откровенным надругательством над «привычкой»?

Политик провозглашает изменения, почти наверняка зная, что ничего в этой жизни не изменит. Обыватель, голосуя за политика, нутром чувствует, что его вторая натура, давно уже ставшая первой и единственной, не подпадет под давление политических обстоятельств, а если подпадет, то он сумеет этим обстоятельствам противопоставить главный свой козырь - отсутствие фантазии. То есть - войну.

Шведский король Густав Второй Готторп в конце восемнадцатого века обдумывал одну интересную мысль: он хотел ввести в подведомственном ему королевстве единую форму одежды. Единую для всех без исключения шведов. На основе национального костюма. Увы, не успел. А если бы успел, как бы аукнулся этот акт принуждения сегодняшним шведам? Во что бы превратила этот жизнерадостный и довольно разноликий народ привычка? В монолитное однообразие. Но бог с ним, с Готторпом. Он заботился больше о форме, чем о содержании, и был, в общем-то, безобиден.

Израильская действительность, напротив, обидна и унизительна. В первую очередь тем, что заставляет нас всех меняться внутренне, меняться не духовно (что было бы понятно и справедливо), но почти животно.

Мы привыкаем к террору, господа. Не к мысли о Роке, а к Року. Не к мысли о смерти, а к смерти. Это ли не унижение? Это ли не ужас? Существовать с такой привычкой пошло и преступно. И если наши собственные души нам не дороги, то это преступно по отношению к душам наших детей.

Я не хочу, чтобы мой сын задумывался о строительстве на территориях! Я не хочу, чтобы он терял близких! Я не хочу, чтобы он лежал на больничной койке под капельницей и давал интервью журналистам! Я желаю ему счастливого детства. Детства в незнании и неведении, если хотите. И до тех пор, пока «вторая натура» не восторжествует над здравым смыслом, я не позволю ни себе, ни ему ни одной «дурной» привычки.

В реакции вышеупомянутого доктора наук на эти слова я не сомневаюсь. Он назовет меня чистоплюем. И, возможно, не ошибется. Тем более что для него ведь не стоит вопрос о том, что предпочтительнее: мое чистоплюйство или его страсть к настоящему еврейству.

1998 г.