______________________________________________

Действующие лица

Часть первая   [I] [II] [III] [V] [VI] [VII] [VIII]

Часть вторая   [IX] [X] [XI] [XII] [XIII]

IV.

Все исчезают, кроме Мудрика, который остается на своем месте в своем состоянии. Уборщица начинает возить тряпкой по полу.  Братки преобразуют условный ресторан в гримерную, обычную удлиненную комнатушку на трех-четырех актеров. Справа у задника – высокое зеркало-трюмо с потрескавшейся и местами ржавой амальгамой. Слева – длинная узкая столешница. В торце – деревянная кушетка, покрытая каким-то тряпьем. В гримерную входит Листопад. Усаживается на стул, сутулится, включает настольную лампу, берет со столешницы листы с машинописью, достает очки в старомодной роговой оправе.

ЛИСТОПАД (читает). Чем живу я сейчас, спросишь? Чем питаюсь перед последним приделом? А ничем. Снами и фантазиями. Но ты себе не представляешь, как же устал я спать и фантазировать!..

Перебирает страницы. Вчитывается. Тихо, почти бормоча:

Ты знаешь, почему я плачу,
Как верба тихая у речки?
А потому что мало значу
В твоем взрослеющем сердечке...

Пройдут года, другие лица
Заселят ласковую бездну.
И я тебе не буду сниться,
И я исчезну, я исчезну...

Откладывает лист в сторону, снимает очки.

Ох!.. Где же он берет такие слова? Как? Откуда? Из какой шерсти он все это вяжет?

Появляются Колян и Фыря, стаскивают с кресла Мудрика, который пытается протестовать, шумно вволакивают его в условную гримерную, к Листопаду, и роняют на кушетку, как мешок с крупой. Одна нога свешивается, грозя потянуть за собой остальное. Колян и Фыря забрасывают конечность наверх, но она опять свешивается. Тогда они, недолго думая, приставляют к кушетке два свободных стула – как для спящего ребенка, чтобы не упал.

КОЛЯН (Листопаду, указывая на Мудрика, хрипло ). Старшой сказал – чтобы тут...

МУДРИК (поет совершенно пьяным голосом, картавя). Душ-ш-ш-ша... Перелетная б-бедная птица-а... Со сломанным бурей крылом-м. А дождь без конца-а, и в пути ни крупицы-ы... Ик!.. И тьма впереди и в былом-м... Ик!..

Братки разворачиваются и уходят. Листопад молчит.

Но где-то, усеявши неба пока-атость... Ик!.. Не ведают звезды беды-ы... И ты – голубая хрустал-л-льная святость... Ба-а-а-альшой путя-я-я-водной звя-я-я-язды-ы... Ик!..

Затихает, продолжая время от времени икать, возиться, издавать разные пьяные звуки. Через какое-то время замирает совсем, будто заснул или умер. Листопад печально глядит на кушетку. Пауза.

ЛИСТОПАД (тихо и грустно). По-моему, ты переигрываешь. Тебя разоблачат. Сорвут c тебя все и всяческие маски. Вместе со скальпом... Ты все делаешь чересчур жирно, гротескно, грубо...

Мудрик какое-то время лежит неподвижно, бесформенной кучей, но внезапно эта куча обретает углы, Мудрик подскакивает и садится на кушетке. Он абсолютно трезв. Его лицо - сплошное озорство.

МУДРИК. Разве? А мне кажется, я играю в самый раз! Во мне умер гениальный актер, Арсен. Ге-ни-аль-ный! Если бы не дефект речи и дефект анкеты, я бы сыграл Гамлета. Или Иванова...

ЛИСТОПАД. И все-таки с чувством меры у тебя в последние годы нелады, Матвей.

МУДРИК. Ты насчет Чехова?

ЛИСТОПАД. Я насчет... блевотины…

МУДРИК. Ну, это как раз в полном соответствии с образом. Перед вносом тела в репетиционный зал я заглотил таблетку апоморфина. Бр-р!.. До сих пор подташнивает... Ну, а запах перегара – это у меня с детства...

ЛИСТОПАД. Мотя, Мотя! Зачем нам эти выкрутасы на старости лет?

МУДРИК. Молчи, Арсен! Молчи! Что бы ты сейчас делал, если бы не этот счастливый случай? Читал бы вчерашнюю газету? Слушал радио? Пил кефир? Нам же с тобой невероятно повезло! Мы же спасаем себя, тюфяк! Как ты не понимаешь!

ЛИСТОПАД. Я не хочу в тюрьму, Мотя. Там я умру. И ты тоже…

Мудрик начинает рыться в карманах в поисках какой-то вещи.

Я бы с удовольствием пошел в застенок, если бы не Леночка... Могилку-то прибирать надо. А то ведь разорят...

МУДРИК. Никто никуда не сядет, горе ты мое!

Достает из кармана измятый листок бумаги, разглаживает.

Мы с тобой всегда будем на щите, а вся эта нечисть – под щитом. Вот увидишь – с этой пьесы начнется твое восхождение к вершинам славы!

ЛИСТОПАД. Какое восхождение, Мотя! До славы ли мне сейчас? Да и Сашу этого, Стонова, жалко. Хороший, вроде, парень. На других не похож...

МУДРИК. Бр-р-р!.. Подташнивает...

ЛИСТОПАД. Когда я сказал про Леночку - не сам, конечно, по случаю - так он извинился. И знаешь, как? Сказал: «Простите великодушно». Вот ведь! Кто-нибудь из твоих знакомых употребляет нынче такое словосочетание?

МУДРИК. Да купил он тебя, Арсен! Ты ему Чехова, а он тебе – «простите великодушно». Подсек он тебя, как пескаря несмышленого!.. Стонов такой же, как и все они – холодный и квадратный…

ЛИСТОПАД. Не думаю, Мотя, не думаю...

МУДРИК. И жестокий. А жестокость, Арсен, это отсутствие фантазии. Не уха, ноги или глаза, а фан-та-зи-и! Понимаешь? Это верх уродства человеческого! И этот инопланетянин еще пытался навязать мне консепсию! Мне! Матвею Мудрику! Драматургу божьей милостию!..

Неожиданно замирает, и вдруг, без всякого перехода, зарывается в тряпье на кушетке и рыдает.

Я бездарь, Арсен! Боже, какой я бездарь!.. Прости меня, прости!..

Листопад бросается к нему, садится рядом на кушетку, нежно обнимает.

ЛИСТОПАД. Ну, хватит, успокойся! Какой же ты бездарь! Ты талант и умница! Я сейчас читал новую сцену и поражался - откуда в тебе столько любви и силы, как глубоко, как досконально ты знаешь людей! И где ты находишь эти слова! Ведь кажется, что они растут у всех под ногами, а их никто, кроме тебя, не замечает, не срывает, не сплетает в венок … Мотя, милый, ну, не плачь!

МУДРИК. Всю жизнь я прожил полным кретином… Каждый день выходил из подъезда с одной неразрешимой загадкой в голове: в какую сторону пойти правильней? Никогда ничего не знал наверняка. В двадцать лет думал, что к тридцати все устаканится, сойдутся концы с концами, каждая нитка найдет свое ушко. В тридцать надеялся на зрелость, в пятьдесят – на мудрость… Эх, Арсюша!.. Я так и остался дурак дураком, так и не раскопал никакого смысла. Я ведь и писал-то всю жизнь только потому, что мучительно хотел упорядочить весь этот хаос... По всем предметам у меня всегда были пятерки, но собственного мнения - ни по одному!..

ЛИСТОПАД. Я знаю, Мотя, я знаю…

МУДРИК (встряхивается и промокает лицо тряпьем). Фу ты, пакость! Ладно. Хватит пускать слюни! Давай-ка к делу. Я тут твоему режиссеру кое-что приготовил... Хе-хе... Ох, и попляшет же он у меня!

Хищно потирает руки.

ЛИСТОПАД. А не будет ли с него? Он и так уже пляшет, как проклятый...

МУДРИК. Во-первых, я пустил слух, что он, вроде, гей.

ЛИСТОПАД. Кто? Воробей?

МУДРИК. Да гей же, темнота! Сексуальный меньшевик! Ну, педераст, по-нашему… И будто бы у него роман с этими близнецами, с этим могучим отродьем из охраны Нильского... Ну, которые меня сюда... принесли. Мальчики по вызову, хе-хе!..

ЛИСТОПАД (нежно, как напроказившему ребенку). Мотя, ты исчадье ада! Разве можно так…

МУДРИК. Можно. Сегодня все можно. Оглядись вокруг, Арсен! Посмотри, что с нами стало! Не с тобой и со мной, а с нами, с людьми! Со временем, с городом, с надеждой!.. Я, конечно, допускаю, что так происходит с каждым поколением. Но смириться не могу. И тебе не позволю! То, что мы с тобой покрылись плесенью, это естественно – нам по рангу положено. Но они-то – они-то почему?

ЛИСТОПАД. Современный человек - это тот, который живет со временем, можно сказать: дружит с ним. Кто это сказал, а, Мотя?

МУДРИК. Эти слова сорок лет назад произнес герой моей пьесы, которую никогда не поставят.

ЛИСТОПАД. А как называлась эта пьеса, Мотя?

МУДРИК. Все. Хватит. Выйди из эфира!

Протягивает Листопаду бумажку, которую нашел в кармане.

Вот очередной крючок.

ЛИСТОПАД (вчитываясь). Стой! Да тут же... Да это же... Нет, мне надо все вызубрить! Я же не смогу так, сходу...

Раздается робкий стук в дверь. Мудрик рушится на кушетку. Листопад судорожно пытается засунуть листок в карман, роняет его на пол и ногой задвигает под стул.

Да-да. Войдите!..

Из-за кулисы появляется головка Нюши.

НЮША. Арсений Викторович, вы в порядке?

ЛИСТОПАД. Конечно, милая. Я в полном порядке.

НЮША. Александр Никитич просит вас через двадцать минут на сцену. С текстом, если можно.

ЛИСТОПАД. Непременно буду, солнышко. Ровно через двадцать минут. А текст заберите сейчас.

Передает ей листки, лежащие на столешнице.

Мне уже не нужно. Я выучил. Это было легко. Такая лирика, знаете, усваивается, как углеводы!

НЮША. Спасибо, Арсений Викторович! Какой вы милый!

Исчезает.

МУДРИК (лежа, с кушетки). Я тебе поражаюсь, Арсен! Знаю тебя столько лет, и ты все время сущий ребенок... Гм-м… Усваивается, как углеводы... Надо же!..

Затемнение.

[к эпизоду III]        [к эпизоду V]