|
|
|
[2]
Убивать не хотелось. Анатолий Миронович толком и не
умел. Да и проекты такие давно уже вышли из моды. Но выхода не было – времена
наступали какие-то деревянные, и Анатолий Миронович боялся. Не хотел он в
тюрьму, паниковал до судорог, и с каждым днем все труднее давалось ему прятать
и перепрятывать этот страх. К убийству понуждало его и то обстоятельство, что
не мог он совершить этот акт чужими руками. Старомодным человеком был Анатолий
Миронович, сентиментальным и щепетильным в душе, хотя умел глубоко прятать это
досадное разжижение своего характера.
Никак не мог он поручить Лидию
Сергеевну третьей руке, хотя найти такую руку, стороннюю, холодную и
беспощадную, при его деньгах труда не составляло. Мешали проклятые сантименты.
Лидия Сергеевна была деталью его частной, скрытой от улицы жизни, жизни, которая
не допускала постороннего вмешательства. Ему казалось, что нанять человека для зачистки
Лидии Сергеевны – все равно, что нанять для нее альфонса, который бы выполнил
за Анатолия Мироновича его любовнический долг.
Бабье лето выдалось этим годом
коротким, почти мгновенным. Анатолий Миронович всегда ждал этого времени с
легким трепетом. С детства любил он печалиться ни о чем, вбирая в себя последние
всполохи умирающего лета с жадностью крохобора. Анатолий Миронович вообще был
человек рыхловатый на чувства, податливый и, можно сказать, компромиссный.
Фабула его незадачливой жизни круто забрала
в гору только в последние три года, когда на него нежданно-негаданно упали
большие деньги. Не миллиард, конечно, но и не жалкий миллион.
Деньги доставил прямо на квартиру
курьер, молодой небритый парень в лыжной шапочке и больших солнцезащитных очках.
Он постучал в дверь на четвертом этаже старого панельного дома, поинтересовался
личностью Анатолия Мироновича, проверив паспорт и сличив фотографию, убедился в
истинности адресата, поставил на порог небольшой черный кейс и шепотом
посоветовал открыть его где-нибудь в зашторенной спальне при свете ночника.
Послушный Анатолий Миронович так и
поступил. В чемодане обнаружилось много широких европейских купюр, уложенных в
перетянутые анонимными резинками пачки-кирпичики. Сверху лежал листок бумаги,
на котором чьей-то торопливой рукой было написано: "Thanks for your
service!"
"Это ошибка!" – горько подумал
Анатолий Миронович и неожиданно вспомнил, что ему уже перевалило за пятьдесят,
что в последние двадцать пять лет не менялись ни пейзаж за его окном, ни
количество денег в его кошельке, что карьера его не задалась, что до конца
своих дней останется он старшим лаборантом по электрооборудованию на своем
Предприятии, куда по окончании техникума был принят младшим лаборантом четверть
века назад.
Сейчас, сидя одной ягодицей на плетеном
дачном стуле, он вспомнил тот день во всех подробностях. Вспомнил, как около
получаса стоял, не двигаясь, над раскрытым кейсом, как услышал шорох, оглянулся,
и увидев в зеркале шифоньера свое отражение в трусах и майке, перепугался до
сердечных спазмов, как закрыл чемодан и запихал его под подушку, как вернулся к
зеркалу и долго рассматривал свое лицо, искаженное страхом и несчастьем, как
перепрятал кейс под кровать, и замок долго не хотел закрываться. Он вышел из
спальни в гостиную, вытащил из серванта бутылку армянского коньяка, которую
подарили ему в незапамятные времена, еще на свадьбу, с трудом и скрипом вытянул
пристывшую пробку и сделал большой глоток прямо из горлышка. Вонючий напиток
жутким пламенем опалил девственную гортань непьющего Анатолия Мироновича,
протек ядовитой лавой в пищевод и незамедлительно проследовал вместе с
Анатолием Мироновичем в санузел, а там, уже своим ходом, в унитаз. Коньячная
вонь растолклась по всей квартире, и Анатолий Миронович вдруг подумал, что это
улика. Он прошел в гостиную и разбил драгоценную бутылку об угол журнального
столика. Жидкость пропитала ковер. Анатолий Миронович свернул его в трубу и
вынес на балкон. На улице было холодно, во дворе еще лежал снег, хотя между гаражей
и возле почерневшей детской горки уже появились первые прогалины – осложнения
после легкой оттепели. Снизу раздался свист. Анатолий Миронович перегнулся
через перила и увидел Саида, местного дворника, жившего на первом этаже. Он
махнул Саиду рукой, тот махнул верхонкой в ответ и принялся мести тротуар возле
автомобиля Анатолия Мироновича – ржавого "запорожца"-букашки неприлично
давнего года издания.
[к странице 1] [к странице
3]
|
