|
|
|
[18]
– Ур-р-р! –
густым басом пророкотал батюшка Семен Растолкаев, дернулся в последней конвульсии,
остановился и громогласно возвестил: – Извер-р-р-ргнулось!..
Он перекатил свое грузное, по-бабьи
рыхлое и безволосое тело с Лидии Сергеевны на свободную половину кровати,
отдохновенно задрал редкую козлиную бородку, смежил вежды и замер. Полежав
голышом с минуту, батюшка спохватился, кряхтя восстал, напялил на чресла
необъятные семейные трусы из темно-синего штапеля, пал на колени перед образком
какого-то святого, притороченным к стене над мерцающей лампадкой, и сладким
низким голосом торопливо пробормотал:
– Отче святителю Евфимие! Даждь ми
руку помощи, воздвигни мя молитвами твоими из глубины греховныя, се бо волнами
страстей плотских и иными тьмочисленными житейскими треволненьями обуреваюся и
погибаю... Аминь!
Лидия Сергеевна тем временем
задышала ровнее, разум постепенно вернулся в ее зрачки, и она стыдливо
надернула на свое расхристанное батюшкой тело смятую в ногах простыню.
Растолкаев тем временем кое-как облачился,
напялил на ноги черные матерчатые боты с резиновыми, без рифления, подошвами,
подошел к окошку и слегка приоткрыл занавесь. Взору его предстал поросший
репейником, крапивой и другим беспризорным растительным плебсом участок, тот
самый бесхозный, который хотел прикупить Анатолий Миронович. Батюшка с минуту
обследовал взглядом видимый периметр, не нашел ничего подозрительного,
отвернулся от окна, погладил себя по объемному брюху и удовлетворенно гукнул.
– Чаевничать! – сказал он то ли
себе, то ли Лидии Сергеевне, которая, постанывая, уже поднималась с кровати и
шарила по полу в поисках бюстгальтера и панталон.
– Чаевничать! – повторил батюшка и
тяжко закашлялся.
Через два часа растираний, вливаний
и оплеух Анатолий Миронович, кажется, пришел в себя. Сидел он на том же месте, в
спальне, но уже не с мраморно-каменным, а с пунцовым лицом, по которому то и
дело пробегала мимолетная судорога возвращения к реальности. Его слегка повлажневшие
глаза смотрели более или менее осмысленно и отвращались от стены на любой
посторонний звук или движение.
– Какому нотариусу? – спросил Курт.
Анатолий Миронович пожал плечами и
всхлипнул. В дверях появилась Анастасия с вопросом, будут ли они ужинать.
– Погоди ты! – отмахнулся Курт. –
Кризис еще не миновал.
И снова захлопнул дверь перед ее
носом. Анастасия приложила ушко к замочной скважине, для чего ей пришлось лишь
слегка наклониться, и услышала суровый голос Курта.
– Какому нотариусу, я спрашиваю?
Какому?
"Ох уж мне эти
предприниматели!" – вздохнула про себя чистосердечная Анастасия и
посеменила на кухню – кормить великовозрастную дочурку.
– Очнись, мудила! – Курт разместил
на щеке Анатолия Мироновича очередной шлепок. – Какому нотариусу?
– Не знаю, – всхлипнул Анатолий
Миронович. – Мало ли...
– Идиот! – воскликнул Курт. – Как же
ты не выспросил, а? Вот кретин! И что теперь прикажешь делать?
Он встряхнул склянку с медицинским
спиртом, посмотрел на свет сквозь темно-коричневое стекло, задрал голову и
выплеснул остатки жидкости себе в пасть. Передернувшись всем телом, он взглянул
на изможденную фигуру компаньона, поставил пузырек на тумбочку и примирительно
произнес:
– Ладно, выживай пока. Время еще
есть. Но завтра в девять ноль-ноль чтобы был в офисе! Как огурчик! Понял?
Анатолий Миронович вознамерился кивнуть,
уронил голову, а поднять не смог. Курт взял его за ноги, крутанул на больном
копчике, уложил и накрыл пледом.
[к странице 17] [к странице
19]
|
