|
|
|
[13]
Анатолий Миронович сунул руку во внутренний карман
пиджака и промокнул потную ладонь фланелевым кисетом из-под яда. Яд,
собственно, был не совсем ядовитый. Им нельзя было отравиться, если понюхать,
например, или пожевать. Как объяснил Анатолию Мироновичу Каралик, тот человек
из прокуратуры, это были древесные опилки, прожаренные на сковороде и
пропитанные хитрым токсином, который высвобождался на волю только кипятком. Внешним
видом опилки эти напоминали чаинки и были приняты в чайной банке за своих. Истинным
чаинкам было невдомек, что в их однородной среде сформировалась преступная пятая
колонна. В разговоре человек из прокуратуры то и дело упоминал какое-то
упас-дерево, Пушкина, сенегальских туземцев и потрясал колбами с разнообразной
гадостью.
У Анатолия Мироновича защекотало в
носу, когда он вспомнил, как шли они с Куртом по длинному коридору самого
опасного здания в городе. Запахи там витали еще те. Анатолий Миронович чихал, у
Курта слезились глаза. Они свернули в какую-то коридорную кишку и уперлись в
стальную дверь с надписью "Лаборатория". Курт позвонил. Дверь открыла
старуха в халате уборщицы грязно-синего цвета. Голову ее покрывал самодеятельный чепец, сооруженный из большого
и, кажется, бывшего в употреблении носового платка. Нос же, если уж речь зашла
о платках, был у старухи совершенно выдающийся – длинный, вислый и подвижный, с
тремя рыжими волосиками на конце.
" Баба Яга", – брезгливо подумал
Анатолий Миронович.
– Профессор Антон Каралик, – густым баритоном
опровергла это умозаключение старуха и пожала Анатолию Мироновичу руку. Ее
запястье было сухим и цепким. С Куртом они обласкались по-свойски – путем
дежурного объятия и похлопывания по спине.
– Welcome! – сказал Каралик-Яга. – Проходите
туда, – он указал на одну из стеклянных дверей.
Войдя, они обнаружили квадратную
комнату-лабораторию. На многочисленных столах, столиках и пристольях было наставлено
много научной всячины – были там колбы на штативах, порошки в стеклянных
банках, мензурки, щипцы, пинцеты, спиртовки, большой автоклав, стеклянные
шкафы, микроскопы, осциллографы, мониторы и прочая дребедень.
Анатолий Миронович и Курт
расположились на вертящихся стульях, а Каралик уместился в единственное кресло,
которое смотрелось здесь чужаком.
– От вас тянет серой, – сказал профессор
в нос, глядя на Анатолия Мироновича. Последний пожал плечами, удивившись тому,
как можно унюхать что-то конкретное среди столь насыщенной вони.
– Замахнем по маленькой? – спросил Каралик,
взглянув на Курта.
– А что у тебя есть? – спросил Курт.
– Все, кроме остального, – сказал Каралик,
взял со стола колбу с ярко-зеленым раствором, наполнил три пластиковых мензурки
с рисками и подал гостям.
– Я не пью, – смущенно сказал
Анатолий Миронович.
– Тогда просто понюхайте, – усмехнулся
Каралик.
Анатолий Миронович понюхал и поехал.
В голове его пронесся небольшой вихрь, лицо ощутимо расправилось, кончики
пальцев на руках и ногах ощекотались приятным зудом, ноздри очистились, и он
очутился на большом ромашковом поле, в штанишках на помочах и с сачком в руках.
Где-то сбоку, у края поля, стояли Курт с Караликом и весело хохотали, наблюдая,
как маленький Анатолий Миронович с выражением беспричинного счастья на
пятидесятилетнем лице гоняется за бабочкой-капустницей. Бабочка упорхнула,
Анатолий Миронович остановился, помахал сачком, рухнул лицом в благоухающую
траву, набрал полную грудь этого невероятного запаха детства и... очнулся.
[к странице 12] [к странице
14]
|
