|
|
|
[23]
– Где я? – повторил
Анатолий Миронович, отхватил ноздрями порцию нашатыря, чихнул и попытался
подняться.
– Да лежи уж! – сказала Марья
Даниловна и грубо толкнула его в грудь. – А то опять скопытишься.
Анатолий Миронович пошевелил губами.
Из-под его носа на подбородок съехала влажная ватка. Запах нашатыря отступил,
освобождая авансцену запахам парафина и ладана.
Анатолий Миронович вновь осмотрелся
и, наконец, понял, что лежит на жестком топчане в сенях соседского дома, у
Марьи Даниловны, то бишь. Не обращая внимания на протесты хозяйки, он все-таки изловчился,
схватился рукой за костыль, подтянулся и медленно сел, свесив мокрые ноги на
пол. Вернувшееся сознание восстановило последние секунды перед обмороком
быстрее, чем ему хотелось бы. Он вспомнил про Лидию Сергеевну, и голову его охватил
нестерпимый жар.
– О, Лида! – сдавив ладонями виски, простонал
Анатолий Миронович с нескрываемым отчаянием.
– Опять двадцать пять! – всплеснула заскорузлыми
руками Марья Даниловна. – Да что вы все запали на эту Лидку! Тоже мне Эдита
Пьеха!..
– Когда? – спросил Анатолий Миронович.
– Че когда? – Марья Даниловна
подняла с пола грязную ватку и бросила ее в ведро с углем.
– Когда она... ну, это... как его...
ну, отошла?.. – спросил Анатолий Миронович.
– Да с утра и отошла, – ответила
Марья Даниловна. – Сейчас-то отпевание уже кончилось, хоронить повезли. Вымокнет,
поди, до нитки.
Анатолий Миронович всхлипнул. Марья
Даниловна взглянула на него с жалостью и успокаивающе сказала:
– Да не мутись ты так, Мироныч!
Авось не простынет! А придет с кладбища – ты ей чайку свежего заваришь. С
бургемотом!..
Анатолий Миронович захлопал глазами
и судорожно почесал лобные доли. Марья Даниловна вздохнула, поднялась с
табуретки и совершенно равнодушным голосом сказала:
– Батюшка наш намедни преставился,
Растолкаев. Задохся насмерть. Астма у него была. Бронхиальная...
Она постояла немного, потом отодвинула
Анатолия Мироновича тяжелой рукой, выглянула в маленькое оконце над топчаном и объявила,
что дождь, кажется, кончился.
– Ты посиди пока, отдышися, а Лидка
скоро поди придет... – сказала она без особого воодушевления.
– Нет, пойду, – Анатолий Миронович,
превозмогая головокружение, с трудом поднялся с топчана.
– Али проводить? – предложила Марья
Даниловна, скорее, для протокола.
– Не надо. Сам. Спасибо тебе,
Даниловна!.. – и Анатолий Миронович, пошатываясь, вышел.
Дождь действительно кончился. Но
только для того, чтобы начаться снова. Осиротевшее Растолкаево глянуло на
Анатолия Мироновича, как на чужестранца, безымянного, пустотелого и безликого,
– и отвернулось.
Шагнул с крыльца, повело в сторону, дернулся,
взмахнул руками, устоял, потоптался на месте, как бы тестируя физическое
равновесие, и сутуло повлекся обратной дорогой – к себе на участок.
Под навесом веранды нашел старую
половую тряпку, обмотал ею левую руку, но по оконному стеклу почему-то ударил правой.
Боли от порезов не ощутил. Перелезая через подоконник, разодрал штанину. Банка
с чаем нашлась на обычном месте. Открыл ее и снова закрыл: заварки было уже на
донышке.
Выбрался из дома, разодрав по пути
вторую штанину, прошел, прихрамывая, в туалет, вытряхнул в яму содержимое
банки, а затем опустил туда, предварительно расплющив каблуком, и ее саму.
Постоял еще немного, поколосился
грешником над очком, будто над бездной Преисподней, затем произвел глубокий,
смешанный со стоном вздох и расстегнул ширинку.
[к странице 22] [к странице
24]
|
