
|
|
[21]
Калитка
оказалась запертой на ржавый навесной крючок, а внешний ее столбец был
приторочен к столбцу забора кожаным хомутком. Это означало, что Лидии Сергеевны
дома нет. "Молиться поперлась", – с облегчением подумал Анатолий
Миронович, открыл калитку и побежал к дому по присыпанной мелким серым гравием
дорожке. Он взошел на крылечко, под навес, достал из кармана связку ключей,
выбрал нужный, вставил в замочную скважину и сразу же ободрал кожу на
указательном пальце. Ключ проворачиваться не хотел. Анатолий Миронович
попробовал еще раз – другой рукой, и снова ободрал себе палец. Он попытался вытянуть
ключ, чтобы вставить его другой стороной, но и эту идею реализовать не удалось:
ключ не давался. Анатолий Миронович нагнулся, внимательно исследовал проблему,
затем, морщась от боли в копчике, выпрямился и простонал сквозь зубы:
– Замок сменила, стерва!
Он двинулся к стайке, но тут же
остановился, увидев, что там на двери висит огромный амбарный замочище, с
которым Анатолий Миронович не был знаком даже шапочно.
– Ну курва, достала! – пролаял
Анатолий Миронович и решительно двинулся через поникшие лопухи к пролому в
заборе – соседка Марья Даниловна была бабой реальной: в бога не верила, в
церковь не ходила, и в такую непогоду, конечно, сидела дома, возле печки.
Дождь непомерной тяжестью опускался
на плечи Анатолия Мироновича, в туфлях хлюпало, брюки, принудительно обласканные
травой и лопухами, промокли до колен. Вдобавок ко всему надо было пересечь
раскисший соседский огород, и до первого робкого стука в дверь, навеса над
которой на этот раз не было, Анатолий Миронович добрался бесформенным земляным слизнем.
Его не услышали. Он постучал еще
раз, потом еще, а затем развернулся и пнул дверь бесчувственной пяткой.
– Кого еще принесло в такую хлябь? –
раздался за дверью голос Марьи Даниловны.
– Это я, сосед! – крикнул Анатолий
Миронович и не услышал собственного голоса. Не услышали его и с той стороны. Но
все-таки через несколько секунд что-то там задвигалось, раздались тяжелые шаги,
брякнул железный засов и дверь приотворилась, явив Анатолию Мироновичу лицо
хозяйки, вернее, узкий вертикальный сегмент этого лица, включавший центр глаза,
полоску щеки и самый край рта.
– Я это, я! – еще раз крикнул
Анатолий Миронович.
– Вижу, что ты, – сказала Марья
Даниловна и отворила дверь чуть шире. Лицо ее все равно целиком не уместилось в
этот проем, зато на непрошенного гостя из недр жилища пахнуло теплом, парафином
и почему-то ладаном, причем последний запах был настолько тошнотворен, что
Анатолию Мироновичу стало дурно.
– Я к-ключи в городе з-забыл, – соврал
он. – А д-дом закрыт.
– Ну и че? – спросила Марья
Даниловна отстраненно.
– Л-лидия-то г-где? – Анатолия
Мироновича била крупная дрожь. – Куда ум-мотала-то? Когда в-в-вернется?
– Лидия, Лидия! – передразнила Марья
Даниловна и без всякой паузы объявила: – Да на кладбище уже твоя Лидия,
злыдень!
- Что значит "уже"? –
Анатолий Миронович вытаращил на Марью Даниловну полные ужаса глаза, широко
открыл мокрый от дождя рот, громко ахнул и потерял сознание.
[к странице 20] [к странице
22]
|