[1] [2] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10]
[11] [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18] [19] [20] [21] [22]
[23] [24] [25] [26] [27] [28] [29] [30] [31] [32] [33] [34]

[3]

Уходит в кулису, по пути  расстегивая ширинку.

Лишь только Олман исчезает, со стороны окна слышится шорох, затем щелчок шпингалета. Портьера приходит в движение и из-за нее появляется Некто в черном трико и черной маске с фонариком в руке и черной барсеткой на поясе. Опасливо оглядывается и, следуя лучу фонарика, хотя в комнате не так уж и темно, начинает что-то искать, выдвигает ящики стола, заглядывает в вазу, перебирает бумаги на столе и на полу. Находит какой-то листок, засовывает за пояс, находит еще один.

Застывает, прикладывает руку к уху. Тихо говорит:

НЕКТО В ЧЕРНОМ. Алло. Енот? Это Крот. Прием. Да. В норе. Орехов не обнаружено. Что? Переходить к плану "Бэ"? Принято. Отбой.

Прекращает поиски, направляется к секретеру, сразу же  открывает потайную дверцу, достает бутылку, разглядывает этикетку, вынимает пробку и сладострастно прикладывается к горлышку. Отпивает несколько добрых глотков, крякает и рыгает.

О, "Хеннесси Ричард"! Какой букет!

Вынимает из барсетки небольшой пузырек с пипеткой и вливает в коньяк несколько капель. Возвращает бутылку на место. Говорит в микрофон:

Енот? Это Крот. План "Бэ" реализован. Прошу разрешения на отход... Понял. Есть. Отбой.

Исчезает тем же путем, которым появился.

Входит Лукас, одетый в униформу сотрудника министерства юстиции – темно-синий френч с погончиками, белую рубашку с галстуком-селедкой и брюки с узкими желтыми лампасами.

ЛУКАС. Отец, ты здесь? Ау?

Подходит к стене, включает верхний свет. Испуганно оглядывает бардак в комнате. Достает телефон, набирает номер.

Алло! Секретариат? Говорит Лукас Олман. Проверьте немедленно, кто подписал ордер на обыск в доме моего отца. Немедленно, я сказал! Что? Как не было ордера? Вы точно проверили? В каком реестре? А у генерального? Тоже нет? Странно...

Внимательно осматривает комнату, подходит к столу, начинает рыться в бумагах. Входит Олман, на ходу застегивая ширинку. Видит сына, подходит к стене, выключает верхний свет. Лукас пугается и отскакивает от стола.

ОЛМАН (сердито). Весь в мать.

ЛУКАС. Здравствуй, отец! У вас был обыск?

ОЛМАН. Еще какой!

ЛУКАС. Кто? По какому праву? Я же запретил!..

ОЛМАН. А я говорил тебе: не ходи в прокуроры! Теперь ты на собственной шкуре убедился, что твои запреты гроша ломаного не стоят.

ЛУКАС. Они предъявили ордер? Предписание? От чьего имени?

ОЛМАН. Не суетись! Есть неподвластные тебе иерархии – Свифта читать надо.

ЛУКАС. Какие иерархии, отец? О ком ты? Кто устроил здесь такой погром?

ОЛМАН. Кто-кто... Мать твоя – вот кто. Все перевернула вверх дном, стерва!

ЛУКАС. Но по какому праву?

ОЛМАН. Фу, что за формулировка! Ты жену свою тоже спрашиваешь, по какому праву она пересолила котлеты? Встряхнись, юриспруденция! Осыпься! Стань нормальным человеком!

ЛУКАС (принюхивается). А-а... Кажется, я понимаю... Заначку искала. (Осуждающе качает головой). Отец, отец, ты опять за старое?

ОЛМАН (усаживаясь в свое кресло за столом). Оставь, ради бога! Еще тебя мне не хватало. (Надевает очки, начинает листать книгу).Зачем пришел?

ЛУКАС. Ты разве мне не рад?

ОЛМАН.  Как сыну или как прокурору?

ЛУКАС. Отец!

ОЛМАН. Ладно, выкладывай скорее, зачем пришел, и катись. Мне работать надо.

ЛУКАС. За что ты меня не любишь, отец? Да, я дважды в жизни тебя не послушался. Поступил на юридический вместо биофизического и стал прокурором, а не продажным адвокатом, как ты советовал. Я стал законником, отец. Что же в этом постыдного?

ОЛМАН. Это ты-то законник? Ха! Оглянись вокруг, дитя неразумное! Блестящие адвокаты, профессора и академики, получают миллионные гонорары, защищая всякую мразь – правительство, мафию, коррупцию, концерны-чудовища. Ты думаешь, они не знают, кого берут под свою защиту? Знают – и получше твоего. Но дело в том, что настоящие законники – это они, а не вы. Именно они знают назубок не только букву закона, но и его преступный дух. А ну-ка, вспомни, сколько крупных дел выиграла твоя прокуратура за последние десять лет? А? Молчишь? То-то и оно! Эти виртуозы выполняют свою профессиональную работу: одевают абстрактное зло в абстрактные одежды существующего кодекса. И поэтому в суде зло всегда выглядит привлекательнее добра и выигрывает, разумеется. Потому что оно богаче и умнее. Да и законы в большинстве своем писаны под него. А вы сидите в кабинетах на нищих государственных зарплатах под портретом какого-нибудь Хормана, называете себя законниками и максимум, на что способны, это упрятать за решетку квартирного вора.

ЛУКАС (обиженно). Это глупо, отец! Мною движут идеалы... (Олман делает удивленное лицо и начинает хихикать). Я верю в торжество справедливости, верю, что любому преступнику место в тюрьме или на плахе. (Олман хихикает все громче).  Я верю, что наше общество способно очиститься, что в нем дремлют здоровые силы. (Олман смеется). Я готов ради своих идеалов пойти на любую жертву!..

Олман хохочет, нагло показывая пальцем на сына. Лукас смотрит на него с выражением крайней обиды. Олман вытирает слезы, успокаивается.

ОЛМАН. Ой, насмешил... Идеалы! Очищение! Справедливость!.. Тьфу!.. Где ты набрался такой архаики? Уф-ф!.. Ладно, законник, говори, зачем пришел!

ЛУКАС. Ты уже в курсе последних событий? Появился некий свидетель.

ОЛМАН. Жозеф Гофмейстер.

ЛУКАС. Откуда ты знаешь? Ах, да, газетчики уже растрезвонили.

ОЛМАН. Ну и...

ЛУКАС. Этот Гофмейстер клянется, что был знаком с тобой в те времена и снабжал тебя материалами для книги о Рамсуне Рише.

ОЛМАН. Я хотел бы уточнить, ваше некорректное превосходительство, что никакой книги ни о каком Рамсуне Рише я не писал.

ЛУКАС. Как это не писал?

ОЛМАН. А так это, прокурор! Книга, на которую ты столь юридически неопрятно намекаешь, называется "Восхождение на эшафот". Ее героя зовут уже и не помню как. И ничего общего с известным разведчиком и национальным героем Рамсуном Ришем этот вымышленный персонаж не имеет. Да и повешен он был гораздо раньше, чем Риш. Но это я так, для протокола... Так что там с этим Гофмейстером?

ЛУКАС. Он – бывший агент внешней разведки. Если его показания будут признаны судом...

ОЛМАН. Короче.

ЛУКАС. Мне как родственнику запрещено вмешиваться. Но я имею доступ к материалам, ты ведь знаешь. Я пришел сюда тайно. Меня могут обвинить в разглашении следственной информации. Ты хоть понимаешь, чем я рискую ради тебя?

ОЛМАН. Нет, не понимаю.

ЛУКАС. Ох, отец, ты в своем репертуаре. Другой бы на моем месте...

ОЛМАН. Ты совершенно прав, Лу. Сын за отца не отвечает. Так что уступи свое место другому.

ЛУКАС. Послушай, отец, не ходи сегодня вечером на бал! Твое появление во Дворце наций будет расценено как вызов. Хорман оскорбится. А оскорбленная власть – это страшное чудовище. Они тебя просто убьют, отец!

ОЛМАН. Ты все сказал?

ЛУКАС. Неужели ты до сих пор не осознаешь степень опасности? Неужели ты думаешь, что тебе простят? Отец, умоляю тебя, беги! Я помогу с визами. Давай соберем тебя и маму и отправим вас за океан!

ОЛМАН. Это все?

ЛУКАС. Все.

ОЛМАН. Ну и славно. А теперь прощай! Дай поработать.

Входит "вторая" Эл. Включает верхний свет. Видит сына, бросается к нему, обнимает.

[к странице 2] [к содержанию пьесы] [к странице 4]